Боль любви. Мэрилин Монро, принцесса Диана

Подспудно, нутром я понимала, что такая же участь ждет и «Неприкаянных», что Миллер снова сделает нечто тягучее и для меня неприемлемое. Он делал вид, что перерабатывает пьесу, чтобы максимально приблизить образ главной героини ко мне. Я уже догадывалась, во что превратит образ ненавистной женушки обиженный муж, но старалась не сдаваться. Хотя тогда впала в такую депрессию, из которой с трудом выбралась. Артур не пришел на помощь даже в самый критический момент. У него был козырь – супружеская неверность, теперь на меня можно наплевать, и никто не осудит. Что Миллер и сделал.

Нет, я не напилась снотворного, не стала резать себе вены, я обратилась к психиатрам и через некоторое время жестоко поплатилась за это.

Док, а почему Вы меня не спрашиваете о моем детстве? Это первое, с чего начинали все психоаналитики и даже Ли Страсберг. Все старались, чтобы я вытащила из детства все плохое, вспомнила все обиды и тем самым развязалась с ними. Это по Фрейду: все наши неприятности и опасения будущего идут из детства.

Мы очень много говорили о моем детстве и с Хохенбергом, и с Крис, и с Страсбергами, и с Гринсоном. Только зачем это все? Одни и те же вопросы о поступке матери, подбросившей меня другим людям, отца, не желавшего признавать свою дочь, тоска по семье и дому… Это якобы нужно для понимания моего места в нынешнее время. Может, это и нужно, только меня куда больше интересует не то, где я нахожусь, а на что годна и что могу сделать, чтобы состояться уважаемым человеком, хорошей актрисой, способной играть не только Мэрилин Монро, но и серьезные драматические роли.

Я никак не могла объяснить свои метания и сомнения психоаналитикам, а они заставляли и заставляли ходить по кругу:

– Расскажите о своей матери. Не стали ли Ваши первые браки проекцией отношений Ваших родителей?

Но я не знаю, о чем думала моя мама, когда ее забирали в психушку, уж наверное, не о том, каково будет жить мне у чужих людей. Я не знаю, какие отношения были у моих родителей, потому что они не жили вместе, я никогда не видела отца и не знаю, почему они не стали семьей. Может, в этом была ошибка всех работавших со мной? Я придумывала, и мои страхи никуда не девались, потому что эти страхи вовсе не связаны с отношениями между родителями.

Нет, не так, есть два, которые точно связаны с детством. Я очень боюсь одиночества, потому что в детстве была страшно одинока и такой осталась до сих пор. Именно поэтому я просто цеплялась в тех, кто хотел хоть чем-то помочь, как-то поучаствовать в моей судьбе, даже если делал это за мои же деньги. Поэтому цеплялась за статус замужней женщины с Артуром Миллером, мне казалось, что этот брак сможет вытянуть меня из одиночества.

А еще я боялась и боюсь, что так ничего и не смогу, останусь просто крашеной блондинкой с хорошими формами, которую ценят только за эти формы. Боюсь, что меня больше не за что ценить, что сама по себе я ничего не стою и ни на что не способна.

Эти страхи из детства, но чтобы такое сообразить, не стоит долго ходить по кругу, достаточно одного сеанса. Мне не жаль денег, потраченных на лечение, хотя в случае с Крис оно едва не привело к катастрофе – я оказалась в психиатрической больнице (вот третий страх из детства – закончить свою жизнь, как родственники, в психушке).

Марианна Крис стала моим психотерапевтом в начале 1957 года. Уже тогда было ясно, что снова ничего не складывается. Из Англии мы с Артуром вернулись почти врагами, он откровенно презирал меня, с Милтоном Грином тоже началась почти вражда, фильм «Принц и хористка», на который я так надеялась, снимался настолько тяжело морально, что я чувствовала себя развалиной. К тому же Милтон основательно «посадил» меня на всякие таблетки. Он сам пил их горстями – вечером, чтобы уснуть, а утром, чтобы проснуться. Я не рискнула пить по его примеру дилантин, который заставлял мозг усиленно работать, это страшно, но ежевечерне глотала барбитураты и нембутал. Заснуть удавалось редко, никакого облегчения от сна не чувствовалось, словно это не отдых, а проваливание в темную яму…

Не хочу сейчас об этом говорить, но как-нибудь расскажу, что чувствую, пытаясь заснуть, и потом, когда пытаюсь проснуться. Ненавижу ночи, они страшны, а спать днем не могу, достаточно лучика света в комнате, чтобы я проснулась.

Но сейчас не об этом, я хочу рассказать о докторе Крис и своем пребывании в психушке. Мы очень долго топтались на месте, рассуждая о моем детстве, у меня было страшное ощущение, что я хожу по кругу, причем в глубокой, глубокой колее, а она становится все глубже, и скоро за ее краями не станет видно не только остального мира, но и неба тоже.