Боль (ЛП)

Прибывшие сотрудники скорой помощи — Матео не помнит, чтобы их вызывал — насильно уводят его. Их рации шипят и потрескивают, они торопятся и шумят, теснясь все разом в маленькой ванной. У них с собой оборудование: аппараты, помпы, дефибрилляторы — слава богу! Они запустят ее сердце, выкачают воду из легких, обеспечат ее кислородом. Но постепенно суета и волнение стихают: он видит, как один из фельдшеров неподвижно стоит на месте. Откуда-то доносятся обрывки фраз: «снотворное», «утопилась», «мертва уже несколько часов» — и он начинает протестовать, начинает кричать. Почему они остановились? Почему она не кашляет? Почему так долго? Какого черта вообще происходит?

Они выносят ее на носилках — это хорошо: значит, ее состояние достаточно стабильно, чтобы отвезти ее в больницу, теперь она, должно быть, дышит самостоятельно. Он уже хочет последовать за ними, чтобы в машине скорой помощи держать ее за руку, гладить по волосам, говорить, что с ней все будет в порядке. Но они накрыли ее белой пленкой — не только тело, но и все лицо. Ее лицо, прекрасное лицо Лолы, он больше не видит его! Зачем они это сделали? Она же не сможет дышать, не сможет видеть, она испугается! Ему нужно добраться до нее, он пытается добраться до нее, но его удерживает кто-то очень сильный, так что он едва может сдвинуться с места.

— Ее больше нет, приятель. Мы сделали все возможное, но ее сердце остановилось уже давно. Ей никто не мог помочь. — Перед ним стоит один из фельдшеров, его большое круглое лицо вырисовывается, словно солнце. — Ты член семьи? Мы можем еще кому-нибудь позвонить?

— Она не мертва. — Его голос звучит резко и громко, отчего болью отдается в голове. — Вы ошибаетесь. Она не мертва.

— Она умерла, сынок. Мне очень жаль. Она мертва уже несколько часов.

Лола, завернутая в белую пленку, пристегнутая к носилкам, исчезает внизу лестницы, когда двое медработников ловко разворачиваются в узком пролете.

Он пытается встать на ноги, броситься за ней, но его по-прежнему прижимают к стене. Тогда он начинает кричать:

— Она не мертва! Она не мертва! Ради бога, посмотрите на нее — она не мертва!

Но его не слушают; носилки с Лолой, его Лолой, такой остроумной и веселой, такой любящей и полной жизни, исчезают из виду.

— Лола, не делай этого! — надрывается он. — Прости меня, прости меня, я не хотел. Я люблю тебя! Вернись, Лола, вернись! Я очень сожалею! Вернись ко мне!

Вернись, вернись, вернись… Эти слова, точно мантру, он повторял чуть ли не целую вечность, хотя под конец почти потерял голос. Кто-то сделал ему укол в руку, отчего теперь он не может пошевелиться, сидя на лестничной площадке и прислонившись к двери в спальню Лолы. Один из медработников опускается перед ним на корточки и начинает расспрашивать: его имя, возраст, ближайшие родственники, родители или опекун, которому они могут позвонить. Из ванной выходит второй санитар в белых резиновых перчатках, что-то говорит про птицу и протягивает своему коллеге сложенный лист бумаги. Бледно-голубой журавлик-оригами. Некоторое время Матео не двигается с места, а после бросается вперед, выхватывая фигурку из руки санитара. Неуклюже разворачивает ее крылья. Поначалу все расплывается перед глазами, а потом медленно обретает очертания аккуратный наклонный почерк Лолы.