Боль мне к лицу (СИ)

— Только руки… Тень, большую, сильную. Чувствовала ее страх. Его… спокойствие и равнодушие. Вообще никаких эмоций — ни похоти, ни возбуждения. Будто обыденную работу делает. Но… я боюсь, что это просто мое воображение, понимаешь? Увидела труп и домыслила невесть что, — я хватаю стоящего рядом Ивана за ладонь обеими руками и пытаюсь заглянуть ему в глаза, но он смотрит в сторону, лишь только желваки двигаются. — Ваня?

— Ань, не сейчас. Сиди пока здесь.

Он разворачивается и уходит обратно, а я достаю из пачки еще салфеток, сворачиваю их в тугие жгуты и запихиваю в нос, словно пытаясь очистить его, выскрести запахи. Жаль, с глазами так не прокатит — хочется стереть все следы садизма, выцарапать изображение навсегда, но я понимаю, что увиденное будет преследовать меня всегда, добавляясь в копилку уже пережитых ужасов. Коих и так не мало.

«Довольны?» — негодующее обращаюсь к шептунам, но те не подают признаков жизни. Трусят. Мне тоже страшно, я обхватываю себя ладонями и сворачиваюсь на заднем сидении. Хочется не думать, забыться, убежать, но ведь меня сюда никто не звал, сама напросилась. Могла бы сидеть в машине, а потом перебирать пакетики с вещами убитых. От мысли, что придется снова касаться чужих вещей, передергиваю плечами. Ни за что.

Руки трясутся, я ищу сигареты в бардачке, чтобы чем-то занять себя, но их там нет.

Меня гнетет ощущение одиночества, и я, после долгих раздумий, решаюсь выйти к людям.

— Угостите? — хрипло обращаюсь к самому молодому и симпатичному. Лицо его тоже кажется бледным; видимо, печать равнодушия, вырабатываемая с возрастом, еще не успела застыть на лице. Парень протягивает сигарету, прикуривает. Возможно, я помешала разговору, который вели до моего прихода; при незнакомом человеке они не решаются продолжить начатую тему. Несколько минут мы вчетвером стоим молча, я разглядываю их исподтишка, они меня — в открытую.

— Ты и правду эксперт? — без обиняков интересуется тот парнишка, к кому я только что обращалась. Окидываю оценивающим взглядом, уже заранее зная, что не выдам свой секрет никому.

— Можно и так сказать, — уклончиво отвечаю, слегка помедлив.

— Ты не из следственного, не из уголовного, — перечисляет он, скорее утверждая, чем спрашивая.

Вести беседы после увиденного нет никакого желания, и я ограничиваюсь коротким кивком, будто соглашаясь с ним. Да, не из следственного, да, не из уголовного.

«Вот докопался». «Я не гадалка, я маньяк, бууу!». «Из дурдома она, мальчик».

Шептуны приходят в себя, словно и не кричали от страха всего лишь двадцать девять минут назад. Дальше стоять рядом с чужими людьми становится невыносимо, но и в машине сидеть — тяжело. Колеблюсь, но выбираю то зло, где меньше незнакомцев и, кивая головой на прощание, возвращаюсь на место.

Вскоре в «Газель» садится седовласый судмедэксперт; перчаток на руках уже нет. За ним, если я правильно догадываюсь, отправляется криминалист, с чемоданчиком; высокий, но сутулящийся, он идет молча и поодаль от других. На вид ему около сорока пяти.

Постепенно расходятся по машинам и остальные, — их лица я так же изучаю, запоминая каждую деталь, будто нет ничего важнее. Но на самом деле все лишь способ отвлечься, забыть о том, ради чего все здесь. Иван выходит в числе последних, снова разговаривая по телефону. Я наблюдаю за ним, терзаемая одной единственной мыслью, — как помочь найти убийцу, и вдруг уверяюсь — личной встречи с ним не избежать. Дело лишь во времени, и от понимания этого сердце сбивается с ритма, а я покрываюсь мурашками.

Когда Ваня садится за руль, солнце уже высоко над горизонтом. Я протягиваю ладонь с заднего сидения, касаясь его локтя в поддерживающем жесте. Чувствую себя при этом разбитой и измотанной.

— Ты как? — интересуется он. Пожимаю плечами:

— Так себе. А ты?

Доронин хлопает по карманам, достает пустую пачку и, чертыхаясь, сминает ее, швыряя на коврик себе под ноги. Мы трогаемся, и я перелезаю на соседнее с ним сиденье.

- Был ли шанс спасти ее? — вместо ответа Ваня задает неожиданный вопрос, а я вздрагиваю, понимая, что он имеет в виду. Могла ли я не только предсказать, что скоро будет жертва, — в силах ли я предвосхитить событие? Ответа нет. Снова обхватываю себя руками, будто пытаюсь защититься, Иван включает печку:

— Замерзла? — и переводит взгляд на меня. Что-то меняется в его лице, уставшем, с покрасневшими глазами. Выражение по-прежнему хмурое, но к эмоциям добавляется новая, еще неклассифицированная мною. Я опускаю голову, оглядывая себя с испугом, и тут понимаю, что в ночной спешке забыла надеть бюстгальтер. В психбольнице вещь не такая нужная, зато сейчас, сквозь тонкую ткань футболки, без нее проглядывают соски, затвердевшие от холода. Так я ходила перед его следственной бригадой?

Но мне не стыдно. Ужасно хочется взглянуть на себя со стороны и понять, оттолкнуло ли подобное зрелище Ивана, вызвало жалость или?..

«Вообще-то мы только что труп видели». «Кишки, кровища, а ты про секс!». «Ну это даже для нас перебор».