Боль мне к лицу (СИ)

Я пристегиваюсь, чуть наклоняясь вперед. Может, позвонить Ивану? Искоса наблюдаю за неторопливыми движениями Доронина-младшего. Таится ли в нем угроза? Каждое его появление в мой жизни не приносит, ровным счетом, ничего хорошего, но это еще не значит, что мужчина способен причинить мне боль. По крайней мере, физическую.

Он едет за рулем расслаблено, управляя одной рукой, а второй подпирает щеку, взирая на мир со скукой. Мы движемся медленно, плетясь в самом конце сигналящей колонии.

— Чего ты боишься?

Петр поворачивается ко мне, глядя исподлобья. Я не желаю отвечать ему и смотрю в другую сторону, замечая машину Толика. Полицейский хмурится, завидев автомобиль Доронина, и скользит взглядом по темным стеклам, разделяющим нас друг от друга. Мне хочется, чтобы мужчина знал, что я сижу здесь, внутри.

— Думаешь, не я ли тот урод, который убил Лилю Романцеву? А если я?

Мощный двигатель довольно урчит, когда мы набираем скорость, но я теряю из виду и главную машину, и Толика. Куда мы двигаемся? Горечь наполняет рот; мелко дрожат пальцы, и я прячу руки под бедра, точно собираясь согреть.

— Я думаю, что ты просто урод. Но не тот, кто убил Лилю. Откуда ты ее знал?

Я боюсь брата Ивана; верю ли я в его непричастность? Сейчас, когда мы едем рядом, скованные небольшим пространством адвокатской машины, меньше всего мне хочется думать о его роли во всем случившемся; но в то же время было бы куда спокойнее, окажись я как можно дальше от него.

— Смело, — заключает он. — Я был ее адвокатом. До тех пор, пока родители не наняли другого. Того, кто смог добиться ответа от Страсбургского суда.

— Ты виделся с ней?

— Несколько раз. Она рассказывала, какие ужасы творит в больнице медперсонал, начиная от санитарки и заканчивая заведующей.

Я постукиваю пальцем правой руки по кожаному сиденью, проворачивая в голове известные факты.

— Почему ее родители решили найти нового адвоката?

— Спроси у них, — вдруг огрызается Петя, а я приглядываюсь к нему. Способен ли он на убийство? Не обязательно Лили. Например, Аллы Николаевны — заведующей, которая ужасно обращалась со всеми, в том числе и с Солнце.

Я застываю, вспоминая тот момент, когда Лиля рассказывала о визите адвоката. Что она про него говорила?

Перед глазами возникает больница.

Ночь, которая никогда не бывает тихой; словно в джунглях, она насыщенна звуками, бормотаниями, стонами. Со временем к шуму привыкают все; ты учишься не реагировать на внешние раздражители, до тех пор, пока среди обычных звуков вдруг не появляются новые.

— Ты спишь? — в темноте глаза Солнце кажутся еще больше, блестящими, словно от влаги.

— Чего тебе? — поворачиваюсь на бок, чтобы лучше видеть ее.

— Ко мне сегодня приходил адвокат. Родители пытаются вытащить меня отсюда.

— У них получится, — уверяю я, не особо веря в свои слова. Точнее, не задумываясь, возможно это или нет.

Для меня выход из больницы кажется чем-то недосягаемым. Я гоню от себя мысли, связанные со свободой. Когда меньше надеешься, жить становится легче.

— Я не хочу больше здесь быть, — продолжает Солнце, натягивая одеяло на голову так, что видно лишь нос. — Адвокат обещает, что все будет хорошо. Я доверяю ему. Наверное, зря?

Я молчу. Находясь здесь, верить людям вообще сложно.

— Он нравится мне. Красивый, уверенный в себе. В словах своих. И я хочу так же верить.

Внешний вид ни о чем не говорит: невинное лицо Солнце вряд ли натолкнет на мысль, что она способна на убийство. Как и я.

— Аня, когда я выйду отсюда, я смогу нормально жить? Выйти замуж, родить детей?

— Спи, — не давая мне ответить, обрубает нас Иволга, и Солнце окончательно исчезает под одеялом. Я отворачиваюсь, радуясь, что мне не пришлось ничего говорить.

Солнце верила Петру. Надеялась, что оказавшись на свободе, сможет жить так же, как и другие.

Вместо этого мы везем ее на погост с человеком, который так и не оправдал ее надежд.

Новое кладбище находится на краю города. Огромное поле с темным забором, церковью и служебными помещениями. Дорога до него не занимает много времени, и мы приезжаем одновременно со всеми.

— Она нравилась мне, — заявляет Петр, выключая двигатель. — Черт, я бы своими руками убил этого урода, — он ударяет по рулю ладонью в жесте отчаянья, становясь в этот момент очень похожим на Ваню.

— Солнце была чудесной, — соглашаюсь я, — и мне до сих пор не верится…

Замолкаю, так и не договорив. Банальные фразы, которые ничего не меняют.

— Солнце? — Петр смотрит удивленно.

— Так ее называли в больнице. Мы хорошо общались с ней.

— Благодаря похожим преступлениям?

— Умеешь ты все испортить, — качаю головой, выходя из машины, пока Доронина — младшего не занесло слишком далеко в темы, которые я ни с кем не собираюсь обсуждать.

Вдали, над лесом, кружат темными точками вороны. Мы проходим по главной аллее, и снова Петр двигается рядом, словно привязанный.

— Может, отвалишь? — не надеюсь на положительный ответ, но все же спрашиваю.

— Сегодня мы с тобой неразлучны. Или я хуже Ивана?

— Хуже. Лучше помолчи.

Прощание выходит скомканным; я не отвожу взгляда от намогильного деревянного креста с именем