Боль. Нестерпимая боль

Опера на цыпочках миновали прихожую и вошли в комнату. В углу, на тахте, валялся Куприн. Одна рука вытянута. На ней от запястья и до локтя – дорожка уколов.

– Жив?

– Жив. Под дозой.

Кивинов только тут ощутил запах ацетона в комнате. На электрической плитке стояла банка с варевом. На полу – штук пять шприцев.

Он наклонился над Куприным и похлопал его по щекам. Тот застонал. Кивинов приоткрыл ему веко. На жёлтой роговице застыл чёрный зрачок. «Желтушник». Гепатит – производственная болезнь наркоманов.

– Миша, что он там варит?

– Солому.

– Вызови «скорую», он, похоже, загибается. Нет, это чмо вряд ли на «девятке» уехало. Ему бы перехватить чего-нибудь, пока ломки нет, а большего и не надо. Смотри, в квартире – шаром покати.

Петров огляделся. На чёрных от грязи и копоти стенах ничего не было, кроме плакатика с какой-то рок-группой. Из убогой тахты лезла вата, на линолеумном полу застыли разводы растворителя. Слой грязи, слой пыли.

Потолок в подтёках. На кухне то же самое плюс кучки дерьма на полу. Унитаз сломан. Вонь.

Кивинов открыл окно и вернулся в комнату.

– «Скорую» ждать будем?

– Давай. Может, в чувство приведут, поговорим. Сколько лет ему?

– Семнадцать.

– Интересно, сколько ещё протянет?

– Года два, не больше.

– Козёл. Его уже ничего не спасёт. Как говорили в древнем Египте – горбатого пирамида исправит.

– В армию точно не возьмут. Он, кроме шприца, ничего не поднимет.

– Давай в коридор выйдем, я сейчас от ацетона сам забалдею.

Они вышли на лестницу и закурили. Подъехала жёлтая машина реанимации.

Через несколько минут Куприна вынесли из квартиры на носилках.

– Вы кто ему? – спросил врач.

– Да никто, мимо шли.

– Вовремя шли. Полчаса бы и загнулся.

Санитары загрузили носилки в машину.

– Пошли, Миша, жаль, что пустышку протянули – Куприн к моему потеряшке отношения не имеет, не тот уровень.

Глава 6

Дежурный зашёл в кабинет Дукалиса, когда тот отрабатывал хук снизу на висящей в углу комнаты груше. Каразия скромно сидел за вторым столом и учился писать справки. Толик остановил занесённую для удара руку в перчатке и вытер лоб.

– Тебе чего?

– Анатоль, ты сегодня по заявкам. Петров вчера рапорт на снятие мужичка одного оставил, мы его ночью с квартиры сняли, он в камере сейчас, а Петров – в вечер. С мужичком-то работать надо. Что он, до вечера сидеть будет?

– А я-то тут при чём? Петров рапорт написал, а работать я должен? Хорошие мульки. У меня самого дел по горло.

– Да, я вижу. – Дежурный кивнул на грушу.

– А на спортивную подготовку, между прочим, время положено. Ты хоть спросил у мужика, за что его привезли?

– Это не мои обязанности. Мои обязанности – следить, чтобы он в камере не сидел, поэтому если ты сейчас с ним работать не будешь, я его выпускаю, а то он уже прокурора требует.

– Ишь ты, поборник законности. Забыл, что ли, как трезвым мужикам штрафы выписывал? Ладно, погоди, сейчас решим.

Дежурный вышел. Дукалис стянул перчатки, повесил их на гвоздь и зло произнёс:

– Ну, Миша, я тебе вечером вставлю пистон! Хоть бы кому сказал, зачем ему этот деятель нужен. И ведь домой ему не позвонишь, телефона у него нет. Запомни, Эдик, на будущее, главное – забота о гражданах, то есть о нас, коллегах. Если кого снимаешь, то сам с ним и работай. Интересное дело, можно подумать, мужик этот мне сейчас на грудь кинется со слезами и рассказом о своих приключениях.

Ворча, Дукалис поправил галстук и вышел в дежурную часть. Там, откинув отработанным ударом щеколду, он заглянул в камеру. В ней, забившись в угол, сидел мужичок лет сорока, хлипкий телосложением, с козлиной бородкой и зло смотрел на опера.

Дукалис шагнул внутрь.

– Разрешите поинтересоваться, за что мы тут сидим?

– Вы кто, прокурор?

– Не совсем, но тоже хороший человек.

– Я буду разговаривать только с прокурором. Это же надо, совсем менты обнаглели. Ночью поднять с постели, притащить в отделение, кинуть в камеру, ничего не объясняя, и главное, неизвестно за что! Я, мать вашу, такую цидулю напишу – всех вздрючат!

– Стоп, стоп, что там насчёт ментов?

– А ничего! Мы в демократическом обществе живём, это раньше на ментов управы не было, а сейчас найдётся.

Дукалис захлопнул дверь и остался в камере один на один с задержанным.

– Мужик, ты чего, не понял, куда попал? Ты не в милицию попал, а в уголовный розыск. Ты чего, родной, разницы не улавливаешь? А за ментов мы с тобой без протокола поговорим. Так за что тебя привезли?

– Не знаю я ничего, идите вы все на…

– Так, это уже аргумент. Хорошо, дядя, я сейчас туда пойду, но ты пойдёшь быстренько за мной, вернее, поползёшь.

Дукалис вышел из камеры и вернулся в кабинет.

– Раздевайся, – скомандовал он сидящему Эдику.

– Зачем? – испуганно-удивлённо спросил тот.

– Поможешь прочитать лекцию о правах человека в демократическом обществе.

– Ты что, голубой?

– Да, да, голубой, аж синий, давай раздевайся!

– Совсем?

– Трусы можно оставить.

Эдик вышел из-за стола и механически, уставясь на Дукалиса, стал развязывать галстук. Через минуту оба стояли в комнате в семейных трусах.

Трусы Дукалиса переливались зелёным, а Каразии – фиолетовым цветами.