Болезнь как метафора

Весьма вероятно, что терминология, используемая для описания рака, подвергнется некоторым изменениям в течение ближайших лет. Она изменится решающим образом, когда этиология болезни станет вполне понятной и увеличится число выздоровевших. Меняется она уже сейчас, в связи с разработкой новых методов лечения. По мере того как химиотерапия постепенно вытесняет в лечении рака облучение, все бóльшие надежды возлагаются на иммунотерапию (которую уже сейчас используют при лечении онкозаболеваний). В тех медицинских кругах, где врачи пытаются сосредоточится на стимулировании иммунологического отклика на рак, понятия о болезни эволюционируют. Когда воинственные и гремящие метафоры сменятся в языке медиков метафорами, ассоциирующимися с «естественной защитой» организма (чтобы полностью порвать с военными терминами, «защитную систему» можно назвать «иммунной компетентностью»), рак будет отчасти демистифицирован; может быть тогда аналогии с раком перестанут означать фаталистический диагноз или яростный призыв к борьбе с заклятым, коварным врагом. Тогда, возможно, использование рака в качестве метафоры станет морально допустимым.

Но вряд ли кому-нибудь тогда захочется сравнивать с раком нечто ужасное, ибо интерес этой метафоры заключается как раз в том, что она соотносится с болезнью столь перегруженной мистикой, столь явно выражающей мысль о неизбежном конце. Наши взгляды на рак и метафоры, которые мы ему навязали, во многом отражают слабые стороны нашей культуры: наше поверхностное отношение к смерти, наше мучительное беспокойство, нашу безрассудную, недальновидную реакцию на вполне реальные «проблемы роста», нашу неспособность построить развитое индустриальное общество с разумным регулированием потребления, и наши оправданные страхи по поводу все более насильственного хода истории. Я предсказываю, что метафора рака устареет задолго до того, как будут разрешены проблемы, которые она воплощала с такой живостью.

СПИД и его метафоры

Перечитывая «Болезнь как метафора», я подумала:

1

Cамое раннее и наиболее лаконичное определение дал метафоре Аристотель в своем трактате «Поэтика». «Метафора, – писал он, – есть перенесение необычного имени или с рода на вид, или с вида на род, или с вида на вид, или по аналогии»[41]. Сказать, что какая-то вещь чему-то подобна или с чем-то схожа – мыслительная операция, такая же древняя, как философия и поэзия, а также нерестилище всевозможных пониманий, включая научное понимание и выразительность. (Я уже десять лет назад, предваряя полемику о метафоре болезни, писала об опасностях метафорического мышления, пытаясь показать его ущербность.) Разумеется, невозможно думать без метафор. Но это не означает, что от некоторых метафор нельзя абстрагироваться или попытаться избавиться. Поскольку любое мышление – интерпретация. И не всегда неправильно быть «против» интерпретаций.

Возьмем, например, устойчивую метафору, сформировавшую политическую жизнь нынешнего века (и затушевавшую ее смысл). Взгляды и общественные движения принято подразделять на «левые» и «правые». Обычно эту терминологию связывают с эпохой Великой французской революции, а именно с Национальной Ассамблеей 1789 года и расположением в зале депутатов. Республиканцы и радикалы сидели слева от председателя, а монархисты и консерваторы – справа. Но одной исторической памятью не объяснить поразительную живучесть этой метафоры. Скорее, ее неизменное присутствие в политическом дискурсе связано с современным светским способом образования метафор по аналогии с положением тела в пространстве – левое и правое, верх и низ, вперед и назад. Она используется для описания социального конфликта, метафорической практики и не добавляет ничего нового в восприятие общества как организма, тела, хорошо дисциплинированного и управляемого «головой». Это была главная метафора государственного устройства со времен Платона и Аристотеля, возможно, из-за того, что служила оправданием репрессий. Даже в большей степени, чем сравнение общества с семьей, сравнение с телом узаконивает авторитарный строй, который кажется естественным и единственно возможным.

Рудольф Вирхов, основатель клеточной патологии, продемонстрировал редчайший научно значимый образец обратного процесса, воспользовавшись политической метафорой для описания тела. В биологической полемике в 1850-х годах Вирхов применил метафору либерального государства для обоснования теории клетки как фундаментальной частицы жизни. Невзирая на структурную, организационную сложность, «многоклеточный» в первую очередь означает мультигражданский; тело – это «республика» или «объединенное содружество». Среди ученых-ораторов Вирхов слыл диссидентом, не в последнюю очередь по причине его метафор, по стандартам середины XIX века казавшихся антиавторитарными. Аналогия между телом и обществом, либеральным или нет, менее расхожа, чем сравнение с такими сложными, интегрированными системами, как машина или экономическое предприятие.