Болезнь культуры (сборник)

Теперь я перейду к комментариям по поводу другого Вашего утверждения. Вы удивляетесь тому, как легко воодушевить и поднять людей на войну, и предполагаете, что причиной тому нечто очень действенное, какое-то влечение к ненависти и уничтожению, легко откликающееся на разного рода подстрекательства. И я снова хочу полностью и безоговорочно с Вами согласиться. Мы убеждены в существовании таких влечений и в последние годы приложили немало усилий для изучения их внешних проявлений. Позвольте в связи с этим представить Вам один из разделов учения о влечениях, к которому психоанализ пришел в результате трудных проб и мучительных ошибок. Мы считаем, что человеку присущи влечения всего лишь двух типов. Влечения первого типа имеют целью сохранение и объединение – мы называем их эротическими (в смысле Эроса платоновского «Пира») или сексуальными (сознательно расширяя рамки расхожих представлений о сексуальности). Влечения второго типа имеют целью разрушение и умерщвление – мы определяем их как агрессивные и разрушительные. Как видите, это всего лишь теоретическое переформулирование давно известного противопоставления любви и ненависти, представляющего собой полярность притяжения и отталкивания в отношениях между людьми и, вероятно, отражающего куда более глубинные закономерности, с которыми Вы имеете дело в собственной научной деятельности. Но давайте не будем спешить оценивать их с позиций добра и зла. Каждое из этих влечений немыслимо без другого, из-за взаимодействия и противоборства рождаются все явления жизни. Мало того, представляется, что едва ли какое-то одно из этих влечений способно действовать изолированно, в чистом виде; в каждом влечении присутствует примесь влечения ему противоположного, которая несколько видоизменяет цель или даже помогает основному влечению ее достичь. Например, инстинкт самосохранения несомненно является влечением эротическим, но и он вынужден прибегать к агрессии для того, чтобы выполнить свою задачу. Точно так же направленное на какой-либо предмет любовное влечение нуждается в примеси влечения к овладению, если оно вообще желает получить доступ к предмету своего вожделения. Трудности разделения разнородных и разнонаправленных влечений, действующих в неразрывном единстве, значительно затормозили процесс их познания и исследования.

Если Вы согласитесь и дальше проследить за ходом моих рассуждений, то услышите, что человеческие поступки отличаются также сложностью иного рода. Любой поступок крайне редко является результатом влияния какого-то одного инстинктивного побуждения, которое само по себе уже состоит из эротических и деструктивных, разрушительных влечений. Как правило, для того чтобы какое-то действие оказалось возможным, необходимо сочетание целого ряда побудительных мотивов. Это знал и один из Ваших коллег – Г.Х. Лихтенберг. Во времена наших классиков он преподавал физику в Геттингене, но, вероятно, в большей мере был психологом, нежели физиком. Он изобрел «розу мотивов», о которой говорил так: «Разнообразные движущие мотивы, исходя из которых люди совершают поступки, можно расположить как тридцать два румба розы ветров и соответственно формулировать обозначения мотивов – например: хлеб-хлеб-слава или слава-слава-хлеб». Таким образом, когда людей зовут на войну, в их душах согласованно откликаются самые разнообразные мотивы – от самых возвышенных до самых низменных, о которых либо громко говорят вслух, либо предпочитают умалчивать. У нас нет возможности раскрыть все эти мотивы. В основе, несомненно, лежит страсть к агрессии и разрушению; бесчисленные жестокости, творившиеся в былые времена и творящиеся сегодня, поддерживают эту страсть и укрепляют ее. Переплетение этих деструктивных устремлений с другими устремлениями – эротическими и идеальными мотивами – облегчает, естественно, их удовлетворение. Иногда, когда мы слышим о жестокостях, имевших место в прошлом, у нас создается впечатление, что идеальные эротические мотивы служили лишь прикрытием для деструктивных устремлений; в других случаях, – например, в бесчеловечной деятельности святой инквизиции, – превалировали идеальные мотивы, многократно усиленные подсознательным стремлением к разрушению. Возможны, как мы видим, оба варианта.