Черт побери, Софи — а ты попробуй! Почему бы тебе не попробовать? Почему бы нам всем
не попробовать? Потому что по-настоящему трудно быть как раз плохим, а не хорошим. Быть плохим — и наслаждаться этим! Именно это превращает мальчиков в мужчин, мама! Но что же сотворила моя так называемая совесть с моей сексуальностью, с моей непосредственностью, с моей храбростью! Не обращайте внимания на некоторые из тех вещей, от которых я пытаюсь избавиться — ибо я от них не избавлюсь, — вот в чем дело. Я расписан с головы до ног своими подавляемыми импульсами — словно дорожная карта. Вы можете путешествовать вдоль и поперек моего тела по сверхскоростным шоссе стыда, запретов и страха. Видишь ли, мама: я тоже слишком добрый, я тоже слишком добродетельный, пока не взорвусь — как ты. Ты хоть раз видела, чтобы я пытался курить? Я похож на Бетт Девис. Сегодня девчонки и мальчишки, не доросшие даже до бар-мицвы, посасывают марихуану словно леденцы, а я ворочу нос даже от «Лаки Страйк»! Да-да, мама — вот какой я хороший. Не курю почти не пью, не влезаю в долги, не играю в карты, не могу солгать без того, чтобы не вспотеть — словно экватор пересекаю. Да, я слишком часто матерюсь, но это мое высшее достижение в деле нарушения приличий, клянусь! Посмотри, как я поступил с Мартышкой — бросил ее, в страхе бежал от нее прочь — от девушки, о пизде которой мечтал всю жизнь. Почему бунт столь недосягаем для меня? Почему малейшее отступление от правил приличия превращает мою душу в ад? Ведь я ненавижу эти чертовы правила! Меня ведь не проведешь этими табу! Доктор, доктор, пожалуйста, выпустите на волю либидо этого замечательного еврейского мальчика! Просите, сколько хотите — я заплачу! Только довольно дрожать от страха перед тайными темными желаниями! Мама, мамочка, во что ты хотела превратить меня — в ходячее зомби вроде Рональда Нимкина? С чего тебе взбрело в голову, что быть послушным — самое замечательное достоинство? Что я непременно должен быть маленьким джентльменом? Каков выбор для существа, одержимого страстями и похотью! «Алекс», — говоришь ты, когда мы уходим из ресторана «Викуахик», — не поймите меня превратно, я съел все: похвала так уж похвала, и я воспринимаю ее как должное, — «Алекс», — говоришь ты выряженному в двухцветный пиджак и галстук мальчику, — «как замечательно ты управлялся с ножом! Как аккуратно ты ел картошку! Я готова была расцеловать тебя — прямо маленький джентльмен! И салфетка на коленях!» Балбес, мама! Маленького балбеса — вот кого ты лицезрела в ресторане. Именно на массовое производство балбесов и была рассчитана вся учебная программа. Конечно! Конечно! Поразительно не то, что я еще жив, в отличие от Рональда Нимкина. Поразительно другое — я не похож на красивых молодых парней, которые прогуливаются по «Блумингдейл» держась за руки. Мама, весь пляж на Файр-Айленд утыкан красивыми еврейскими мальчиками в бикини — они тоже были маленькими джентльменами, посещая ресторан; они тоже помогали мамочкам расставлять костяшки для игры в макао, когда в понедельник вечером мамины подруги садились сыграть партию-другую. Господь Вседержитель! Удивительно то, что после стольких лет раскладывания костяшек — р-раз! два! макао! — я все же умудрился прорваться в мир пизды. Я закрываю глаза и представляю себе — это не так уж трудно, — как живу в доме на Оушн-Бич с каким-нибудь накрашенным типом по имени Шелдон. «Шелдон, противный, это твои друзья, это ты натер хлеб чесноком». Мама, маленькие джентльмены стали большими — вот они лежат на пляже во всей красе своего яростного нарциссизма! И один из них — ой! — обращается ко мне! «Алекс? Император Александр? Милый, ты не видел, куда я дел эстрагон?» Вот он, мама, твой маленький джентльмен — целует в губы какого-то Шелдона! Очень уж ему понравилась приправа!— Знаешь, что я вычитала в «Космополитэн»? — говорит мама отцу. — Оказывается, существует и женский гомосексуализм.
— Да брось ты, — ворчит Папа Медведь. — Что еще за ерунда? Ахинея какая-то…
— Джек, ради Бога, я не выдумываю! Я прочла это в «Космо»! Да я тебе сейчас покажу
статью!— Они печатают все это, чтобы поднять тиражи…