Болезнь претендента

Первым делом Барышников по-хозяйски продемонстрировал приезжим труп. Филенков лежал на спине, в правой руке у него был пистолет, в правом виске – пулевое отверстие.

Участковый, который до приезда опергруппы пытался выяснить у односельчан все, что можно, узнал мало. Филенков приехал в Коленовку на своей «Ниве» примерно в половине восьмого, и больше никто ничего не видел. Минут через тридцать Гаврилов услышал выстрел.

Предсмертной записки не было ни в доме, ни в машине, и вообще ничто не говорило о подготовке к уходу в мир иной. Складывалось полное впечатление, что это произошло внезапно. Экспромтом же такие поступки совершаются редко.

Выяснилось, что Всеволод Николаевич был заядлым курильщиком. У него и сигареты при себе были. Однако в это утро он не курил ни в дачном домике, ни в сарае. Окурок валялся только в пепельнице машины. Очевидно, это первая сигарета, закурил, скажем, еще в городе, трогаясь в путь. Для курильщика это самый кайф. А на участке-то? Неужели в преддверии неминуемой смерти человек не сосредоточится, не задумается, не подымит хотя бы машинально? Сигареты лежали чуть ли не в каждом кармане, зажигалки тоже. Да, есть тут какая-то странность.

Турецкий попросил выяснить, на кого зарегистрирован пистолет. Это оказался табельный «Макаров» покойного.

Приехала милицейская «Волга» с фотографом-криминалистом, вместе с ним прибыли Романова и Грязнов.

– Слава, посмотри сам, а потом сравним наши выводы, – предложил Турецкий.

В сопровождении участкового Вячеслав Иванович внимательно осмотрел дом, участок, сарай. Он тоже обратил внимание на подозрительную внезапность гибели подполковника. Мелкие признаки, за которые мог зацепиться только опытный глаз, подсказывали: нет, не готовился бедняга к самоубийству.

– И покурить перед смертью следовало, – сказал Грязнов, – и записку оставить. И вообще, если на то пошло, кто станет стреляться в унылом сарае, если рядом хороший дом? Кто станет выбирать антисанитарные условия?

– Вот и я про то же толкую, – согласился Александр Борисович. – По-моему, тут попахивает уголовным делом.

Он приказал Романовой и Яковлеву остаться в деревне и выяснить у жителей, какие подозрительные события, по их мнению, происходили сегодня утром, во время, предшествовавшее гибели подполковника или произошедшее вслед за ним. Вместе с ними остался майор Горяинов, тот самый, который помог следователям выйти на Криницкого. Сам Александр Борисович намеревался вернуться в город, чтобы поговорить с ближайшими сотрудниками Филенкова. Однако в это время возле дома притормозил красный «жигуленок» – приехала жена погибшего.

Она была по-настоящему красива, эта молодая светловолосая женщина с прекрасной фигурой. Трагическое известие застало ее на работе, и привез ее сюда сотрудник, о наряде задумываться не приходилось. А он оказался слишком красив для подобной обстановки. Филенкова была одета в брючный костюм сиреневого цвета, светлые туфли в тон и расстегнутый белый плащ. Выглядела она королевой, которая от скуки решила навестить своих подданных. Звали же ее Клавдией, что искренне поразило Турецкого – уж очень не подходило ей это имя. Будь она Сюзанной или Вирджинией, это не вызвало бы удивления даже у деревенского люда. На худой конец ее можно называть Мальвиной.

Она с воплем упала на труп мужа, заплакала, запричитала, одежда в два счета перепачкалась. Ее пришлось долго успокаивать. Спустя некоторое время Филенкову привели в чувство, отвели в дом, где она с отрешенным видом закурила. Александр Борисович уловил тот момент, когда ей захочется поговорить о муже, пусть хоть что-то, лишь бы о нем. Он стал расспрашивать, как Всеволод Николаевич провел вчерашний вечер, что рассказывал, с кем разговаривал. Ничего подозрительного в его поведении Клавдия не заметила, настроение как настроение, скорее хорошее, чем плохое. С кем муж разговаривал по телефону, она не знала. Но такого, чтобы после какого-то звонка он вдруг занервничал или что-то изменил в своем поведении, не было. Утром уехал на полчаса раньше обычного, сказал, что ему нужно на задержание.

– Вот об этом постарайтесь вспомнить поподробнее, – сказал Турецкий. – Перед уходом вы заметили в его поведении что-нибудь странное? Не попрощался ли муж со значением, мол, видимся в последний раз? Не было ли в его действиях избыточной пылкости? Например, он пристально посмотрел в глаза и долго не размыкал объятий. Я почему об этом спрашиваю? Печальный опыт показывает, что при добровольном уходе из жизни буквально каждое движение может служить символом и поддаваться позже расшифровке.

– Необычности не почувствовала, – ответила Клавдия. – Все было очень привычно. Сын еще спал, Сева в его комнату не заходил, не заглядывал. Я проводила его в коридоре, напомнила, чтобы он не забыл взять документы и деньги.

– Такое случалось?

– Редко, но бывало. В этот раз ничего не забыл. Как всегда, при расставании поцеловались, и он ушел.

Они помолчали.

– Вы знаете, сколько денег было при себе у Всеволода Николаевича?

– Приблизительно.