Болгары старого времени

— Ты опять совершил какое-нибудь «геройство», Македонский? А тебе известно, что у нас, может быть, скоро начнутся славные дела? В Болгарии уже к этому готовятся. Следует и нам подумать, что делать здесь… Понимаешь?

— Ура! — закричал Македонский.

— Мы должны организовать отряд сами, своими силами… Богачи противятся, но мы справимся и без них… Понял? Этот отряд пойдет в Сербию…

— Браво, Брычков! Я говорил, что из тебя выйдет славный хэш! Браво! Конечно, в Болгарию мы пройдем через Сербию. Эти турецкие псы не дают даже пичужке перелететь через «тихий белый Дунай», как ты назвал его в своих стихах… Эх, это стоит того, чтобы распить еще бутылочку…

Он завладел еще одной бутылкой, поднял ее и воскликнул:

— Да здравствует свобода!

И выпил все до капли. Брычков громко расхохотался.

— Да ты с твоим дьявольским аппетитом и жаждой уничтожишь всю провизию отряда. Воздержись, Македонский! Помни, что твой соотечественник Александр Македонский умер от невоздержанности.

— Ну что ж, вот и я умру, как великий человек. Ты, брат, не знаешь, что значит поститься, подобно святому Ивану Кукузеле, пять дней подряд… Смею тебя заверить, что если б я умер в эти дни, я попал бы в рай.

Дверь тихонько отворилась, и вошел Владыков.

— О-го-го, Македонский! Добро пожаловать! Где ты пропадаешь? Настоящий вечный жид!^{61} — И Владыков горячо пожал ему руку. Но Македонский этим не удовольствовался и трижды поцеловал его в губы.

— Да ты где-то нализался? Ну, как твои дела? Что нового?

— Привет тебе от всех молдаван. Послушай, Владыков! Я готов! Брычков мне рассказал о новом плане, и я с ним согласен… Через Сербию лучше…

— Садись, садись, поговорим об этом! — сказал Владыков, удобно усаживаясь на стул перед ярко пылавшей печью.

Но, увидев открытый и опустошенный шкаф, он полушутя, полусерьезно обратился к гостю:

— Ты что же, друг любезный! Опять меня обчистил?

— Да здравствует коммуна! — воскликнул Македонский, сверкая веселыми глазами.

Владыков вынул из внутреннего кармана распечатанное письмо, прочел его, затем аккуратно сложил и опять спрятал. Внимательно посмотрев на Брычкова и Македонского, он заговорил серьезно:

— Вчера я получил второе письмо из Бухареста. Сейчас там активно работают наши товарищи; они решили, что весной следует послать отряд в Сербию. Надо энергично приняться за дело. Панайот и сам хотел приехать в Бухарест. Необходимо расшевелить болгарский народ. Правильно? Ты, Македонский, останешься в Браиле. Ты здесь нужен.

Услышав приказ Владыкова, Македонский как будто обиделся.

— Останусь я или не останусь, это мое дело, — пробурчал он, нахмурившись. — Вы скажите прямо, потребуйте от меня, что вам нужно. Хотя бы даже привести связанным Мидхад-пашу… Македонский бежит от голода, но не бежит от смерти. Если вы его не знаете, тем хуже для вас.

И при этом Македонский сердито подкрутил усы.

— Не отпевай его без попа, — хмуро сказал Владыков, — дело серьезное. Нужно собрать всех ребят из Браилы и ее окрестностей, чтобы присоединить к тем товарищам, которые соберутся в Бухаресте. Это поручается тебе, Македонский.

— Принимаю. Я соберу ребят и сам поведу их, куда потребуется.

— И ты все это берешь на себя, Македонский?

— Все будет исполнено.

— А откуда возьмутся средства? — спросил Брычков.

Владыков задумался.

— Об этом в письме ничего не сказано. Черт возьми! Кто же даст средства на обмундирование и питание ребят?..

Македонский принял таинственный вид и торжественно заявил:

— Для таких дел средства не даются, а берутся…

Владыков вопросительно посмотрел на него.

— Я не понимаю тебя.

Македонский нахмурился.

— Коли не понимаешь, значит думаешь, что я пьян и сам не знаю, что говорю.

И, засунув руки в карманы, он сел в угол и замолчал.

Обычно сразу после выпивки Македонским овладевала бурная веселость, а потом он впадал в мрачность. Таков уж был у него характер. Поэтому Владыков, не обращая внимания, продолжал разговор с Брычковым.

До позднего вечера хэши пробыли у учителя, обсуждая новый план. Протрезвившийся Македонский начал снова доказывать, что деньги не даются, а берутся, однако собеседники не пришли ни к какому решению. Владыков вскоре ушел в театр — его пригласили в ложу какие-то болгарские знакомые. Македонский и Брычков остались одни. Они еще долго разговаривали, но в конце концов Брычков заснул. Македонский все еще сидел у печки, сжимая голову руками, точно стараясь побороть в себе какую-то тяжелую мысль. Так просидел он почти до полуночи. Затем встал, внимательно посмотрел на крепко спавшего Брычкова, тихонько пожелал ему «спокойной ночи» и на цыпочках вышел.

Проснувшись наутро, Брычков с удивлением увидел, что Владыков уже одет и расхаживает по комнате с озабоченным и встревоженным видом.

— Брычков, — сказал он, подойдя к приятелю. — Этой ночью произошло неприятное событие.

— Событие?

— У меня украли всю одежду.

— Что? — взволновался Брычков. — А я ничего не слышал… Неужели всю одежду?

— Да. Вернувшись ночью, я обнаружил, что мой шкаф почти пуст. Когда ушел Македонский?

— Не знаю… я заснул.

— Это дело его рук. Клянусь, что эту кашу заварил Македонский.