Боливар

В таких же выспренних выражениях Паэс говорит о самом себе: «Я поднялся из безграничных степей Апуре против деспотизма, как бешеный лев кидается на свою добычу. В тысячах сражений я вызывал на единоборство смерть, я прикасался к ней своими руками, я победил ее ценой моей собственной крови. Вооруженный копьем, завоевал свободу для Венесуэлы и Колумбии. Поэтому я не могу позволить, чтобы вы были вновь покорены, чтобы вы опять надели оковы, которые я разбил. Мне ли желать монархии? Я бы вырвал свое сердце, прежде чем нарушить клятву, прежде чем пасть столь низко. Будьте уверены, колумбийцы, никогда, никогда генерал Боливар, ваш Освободитель и отец, не будет королем ни Колумбии, ни Америки, и никогда Хосе Антонио Паэс не станет сообщником в столь коварном отцеубийстве».

Это говорил тот самый Паэс, который во время пребывания Боливара в Перу забрасывал его посланиями, уговаривая короноваться!

Неподалеку от Каракаса Боливар встретился с Паэсом, и они вместе въехали в столицу Венесуэлы. По случаю их примирения было объявлено празднество. На одном из банкетов, где Боливар и Паэс осыпали друг друга всевозможными комплиментами, Боливар подарил Паэсу свою шпагу. В ответ Паэс разразился мелодраматической речью, которую он воспроизвел тридцать лет спустя в своих «Воспоминаниях» (к слову сказать, написанных людьми более грамотными, чем он). Вот, по утверждению Паэса, что он сказал в тот памятный день:

— Освободитель не мог дать мне большего. Он мне дал шпагу, с которой освободил мир… Она в моих руках навсегда останется шпагой Боливара, воля которого будет ее направлять. Да сгину я сотни раз, и да буду я проклят, если эту шпагу выпущу из рук, если попытаюсь когда-либо пролить кровь тех, кого я до рих пор освобождал! Сограждане, шпага Боливара находится в моих руках. За вас и за него я готов отдать жизнь!

Но этим словам не верил ни сам оратор, ни тот, в честь кого они произносились. Боливар трезво оценивал любовные излияния катире Паэса. Своему адъютанту Перу де ла Круа Освободитель говорил:

— Генерал Паэс тщеславный и самый властолюбивый человек в мире. Его интересует только его собственная ничтожная особа: гордость и невежество делают его слепым. Он всегда будет орудием в руках его советников.

***

Тем временем на другом конце боливарийской державы — в Лиме — враги строили новые козни. Перуанским феодалам, мечтавшим во что бы то ни стало избавиться от опеки Боливара, удалось подкупить сержанта-новогранадца Бустаманте, который сместил командира колумбийских частей в Лиме, обвинив его в заговоре против правительства Сантандера. Мятеж Бустаманте был воспринят с восторгом в Боготе. Сантандер приветствовал Бустаманте как спасителя отечества. Бустаманте же с согласия перуанского правительства решил эвакуировать колумбийские части из Перу в Эквадор.

Как только колумбийские войска покинули перуанскую землю, правительство в Лиме отменило боливийскую конституцию, низложило Боливара с поста президента Перу и назначило на этот пост генерала Ла Мара. Примеру Лимы последовал Гуаякиль, где при поддержке того же сержанта Бустаманте была провозглашена независимость Эквадора, а его президентом избран все тот же Ла Map, эквадорец по рождению. Таким образом, Эквадор фактически присоединился к Перу. Сообщая об этих событиях Боливару, Сукре подчеркивал: они означают смертный приговор Республике Колумбии.

Иначе отнеслись к указанным переменам Сантандер и его сторонники. «Теперь Вы пожинаете плоды своей политики в Венесуэле, — не без злорадства говорил вице-президент Колумбии в одном из своих писем Боливару. — Не наказав, как того требовал закон, венесуэльских мятежников, Вы подорвали уважение к правительству и показали, что его можно безнаказанно поносить и оскорблять. Следствием этого явились события в Перу и Гуаякиле».

Оскорбленный Боливар сообщил Сантандеру, что прерывает с ним всякие отношения. Все же Сантандер послал Боливару еще одно, последнее письмо. Он заверял Освободителя в своей дружбе и преданности и высказывал надежду, что Боливар отнесется к нему «с таким же великодушием, с каким он относился к своим врагам и врагам родины». Намек на Паэса был более чем очевиден. «Я всегда буду желать Вам здоровья, благополучия и всегда буду любить Вас с чувством благодарности. Моя рука никогда не напишет против Вас ни строчки. И если даже Вы никогда ко мне не обратитесь, не будете считать меня своим другом, я всегда буду относиться к Вам с глубоким уважением и соответствующим почтением». Письмо заканчивалось фразой, которая казалась в данных обстоятельствах насмешкой над Боливаром: «Целую руку Вашего превосходительства, Ваш покорный и смиренный слуга Франсиско Сантандер».