Больная любовь. Как остановить домашнее насилие и освободиться от власти абьюзера

А теперь посмотрим, можно ли наложить феминистскую теорию на выявленные учеными типы абьюзеров. Как вы понимаете, мужчины, склонные к принудительному контролю – «питбули» и «кобры», – очень часто демонстрируют высокий уровень мизогинии и привержены жестким гендерным стереотипам. Они наиболее опасны, и именно с их жертвами правозащитники больше всего сталкиваются в приютах и в кризисных центрах. Но если обратить внимание на другой конец «спектра насилия и контроля» и присмотреться к абьюзерам, «бьющим только родных» (которых я ранее называла «неуверенными в себе ревнивцами»), то выяснится, что опросы с их участием представляют совершенно иную картину. В них не больше и не меньше мизогинии, чем у людей, не склонных к насилию. Большинство мужчин из этой категории не предрасположены к психическим расстройствам. В целом они менее опасны, но в то же время они все же поднимают руку на близких, а значит, могут нести серьезную угрозу для своей половины. Чем же объяснить их поведение?

Психологическое + социальное

Давайте ненадолго вернемся к истории Глена, молодого британца 21 года, который пытался оказывать давление на каждую из трех своих девушек. Как можно объяснить его действия? Психологи предлагают несколько вариантов. Первый: парень зациклился на одежде подруг, потому что он женоненавистник и считает, что вправе контролировать их. Другая версия: им движет чувство неуверенности в себе и неумение наладить интимное общение, растущее из полученных в детстве психологических травм и пережитого насилия. Что же выбрать? Движет ли Гленом мизогиния, так что он заставляет близких менять поведение, чтобы успокоить собственную паранойю? Или он страстно жаждет внимания и заботы, которые недополучил в юном возрасте? Он так боится, что девушка изменит ему, потому что считает, что она его собственность или это результат того, что в детстве его множество раз предавали и теперь он никому не доверяет? Наиболее вероятный правильный ответ: тут действуют все эти факторы вместе. Чтобы до конца понять, зачем Глен прибегает к абьюзу, и найти наилучший способ помочь ему, нужно рассматривать его поведение сквозь двойную линзу – гендерную и психологическую.

Много лет я пыталась понять сознание абьюзера. Четыре последних года я слушала рассказы пострадавших, имевших мужество вспоминать очень тяжелые и невероятно жестокие эпизоды. Бесконечные часы я провела, изучая историю доминирования мужчин над женщинами и патриархальный общественный уклад, в котором веками игнорировалось насилие в семье (да и сейчас носители патриархальных ценностей продолжают делать вид, что проблемы не существует). Бессчетное количество раз меня охватывало возмущение царящей несправедливостью. После этого было невероятно трудно вдруг взять и попробовать посмотреть на абьюз глазами его виновников – увидеть всю сложность их личности с собственными потребностями и уязвимостью. От попыток встать на их место у меня все в буквальном смысле начинало болеть. Некоторым читателям тоже будет тяжко читать их откровения. Возможно, кого-то это выведет из себя. И все же это необходимо; крайне важно уяснить, какие именно внутренние причины заставляют мужчин прибегать к насилию, иначе агрессию не удастся предотвратить. Как говорит известный эксперт Джеймс Гиллиган, «просто клеймить насилие бесполезно, как бесполезно проклинать рак или инфаркт».

Этот же вопрос терзает криминолога Майкла Салтера. Он исследует случаи насилия мужчин по отношению к женщинам и детям и консультирует правительственные организации, такие как VicHealth и Our Watch, разрабатывающих стратегии по снижению жестокости в семье. За последние несколько лет Майкл заметил, что общественная дискуссия на эту тему последовательно сужалась: «Мы перешли к неолиберальному феминистскому подходу в анализе абьюза. Теперь принято считать, что насильники устроены очень просто. Что они поверхностны, не умеют критически мыслить, а лишь воспринимают то, что им внушает телевидение, порнография, культурная среда, – сказал Салтер в беседе со мной. – Думаю, такой популистский взгляд превращает весь дискурс в какой-то дурацкий цирк. Те, кто не смотрит на этот вопрос так примитивно, отошли в сторону и замолчали».

Терапия, основанная на искоренении стандартных общественных предрассудков, не работает. Приходится признать, что у агрессивных парней есть собственный, особенный внутренний мир.

Что же не так с «узким» подходом, предписывающим для решения задачи изменить сексистские и одобряющие насилие настроения в обществе? Его опасность в том, что он бьет мимо цели. «Терапия, основанная на этих либерально-феминистских принципах, не работает. Не работает, и все! – восклицает Салтер. – Почему бы нам не переменить направление поисков и не признать, что у этих жестоких парней есть собственный внутренний мир?»