Больная любовь. Как остановить домашнее насилие и освободиться от власти абьюзера

Есть дети, которых мы называем «свидетелями», – домашнее насилие происходило у них на глазах. Но такая формулировка неверно отражает их опыт. Они не были пассивными наблюдателями. Они жертвы в полном смысле слова, со своими потребностями, страхами, привязанностями, независимыми от чувств пострадавшего родителя. Этот факт зафиксирован в австралийском законодательстве: простое присутствие ребенка в ситуации насилия в настоящее время считается одной из форм детского абьюза. [7] Когда дети живут среди жестокости, в значительной степени возрастает вероятность, что они сами могут подвергнуться физическому или сексуальному насилию. Примерно в 55 % семей, где процветает принуждение, практикуется также и физическое давление на детей, а в 40 % случаев оно сопровождается сексуальными домогательствами к детям. [8] Не говоря уже о том, что очень часто женщина, страдающая от агрессии мужа, вымещает зло на своих же отпрысках. Ей необходимо почувствовать, что хоть над кем-то она имеет власть. А иногда мать может решить, что жесткий стиль воспитания убережет детей от еще худших нападок со стороны отца. Кроме того, нередко случается, что забитая и измученная женщина начинает пить или злоупотреблять наркотиками, и самые младшие в семье не могут при этом не пострадать.

Подросток часто винит себя, полагая, что если он будет вести себя «правильно», то конфликты родителей прекратятся.

У австралийских СМИ вдруг открылись глаза на все ужасы насилия против женщин после того, как отец убил сына среди бела дня. Однако, несмотря на то что главной жертвой преступления стал 11-летний Люк Бэтти, мы все до сих пор не вполне осознали, какое страшное воздействие агрессия в домашней среде может оказывать на детей. В отчетах о происшествиях они упоминаются лишь вскользь, будто это не самостоятельные личности, а «придаток» к родителям. Многие журналисты отказываются расспрашивать несовершеннолетних о пережитой травме, считая, что для такой беседы нужны специальные навыки. А те публицисты, которые готовы открыто поговорить об этом, зачастую сталкиваются с противодействием правозащитников, уверенных, что детская психика слишком незрелая и уязвимая для таких бесед. К тому же люди в массе своей убеждены, что журналистам не следует доверять.

Подобные опасения понятны. Юное поколение действительно нужно защищать от хищных и бесцеремонных акул пера. У детей можно брать интервью только на условиях анонимности, гарантируя им безопасность и обеспечивая психологическую поддержку. Представители СМИ, встречаясь с травмированными детьми, должны выделять на беседу много времени. Им следует быть чуткими и внимательными и вообще лучше предварительно проконсультироваться с экспертами, например, из таких организаций, как Our Watch. Там подскажут, как избежать вторичной травмы. При этом важно понимать, что есть очень много переживших насилие детей, которые хотят поделиться своей историей. Их обижает и расстраивает, что мир взрослых не дает им такого права. Вместо того чтобы по умолчанию считать, будто мы знаем, что лучше для молодых, не стоит ли спросить их самих: «А не хочешь ли рассказать, что с тобой произошло?» Для таких подростков, как Карла, молчание может быть особенно опасным. Семейное законодательство слишком часто рассматривает детей почти как собственность родителей, а домашнее насилие – как взрослую проблему, которая решится, если родители расстанутся. В этой системе почти не предусмотрено предоставление слова детям. Даже если они храбро рассказывают всю правду психологам и юристам, в итоге их свидетельство нередко перевирается в суде, а иногда и отметается как недостоверное. «Это похоже на попытки перейти вброд океан. Ты видишь, как надвигается большая волна, которая накроет тебя с головой, – описывает Карла свое видение судебного процесса. – Я сказала своему независимому детскому адвокату, что не хочу иметь ничего общего с отцом, что он ведет себя агрессивно, а в суде она заявила: “Есть некоторые небольшие проблемы, но в основном все в этой семье хорошо”».

Есть много несовершеннолетних, которые хотят рассказать о пережитой травме. Но общество не готово их выслушать, а их свидетельство не принимают всерьез.

Если наше общество не прикладывает усилия к тому, чтобы выслушать детей, то чего нам остается ожидать от системы правосудия?