Больная

Я — разучилась. От всего этого бедлама крепнет чувство, что я угодила в клип — показывали такие: разомкнутые пространства с калейдоскопической скоростью бешено прыгают, обгоняя друг друга, и только гитарист неизменен на любом фоне, но у меня нет гитары, а может быть, если бы была, я чувствовала себя совершенно иначе…

Аминазин. Я знаю теперь, что мне дают аминазин. Я спрашивала их много раз, что они мне дают, чем меня колют? Но они не отвечают на такие вопросы. Мало ли о чем их тут спрашивают больные. «Когда я умру?» «Как меня зовут?» «Когда за мной придут?» «А правда, что конец света уже наступил?»

Всем не ответишь.

6

Утром перевели в третью палату. Юлия Петровна, щурясь, оглядела меня, и сказала: «В третью палату». Я уже привыкла к эху и сифилитичке, к Элоизе-Амалии, а на самом деле Елене Сергеевне Глебовой, вот так ее звали — но что же я буду теперь без них? На пороге новой палаты, сжимая в руках простыню — постель полагалось забрать с собой — я встала.

— Здесь лежат те, кому уже получше, и тебе здесь будет легче.

Из угла на меня скалилось темноволосое существо. Я уже видела ее в туалете. Она, как и я, перебирала ногами, не могла стоять на месте — галоперидол заставлял ее отбивать произвольный ритм, как хороший партнер в парном танце.

— Меня забрали сюда, и я потеряла ребенка. Я была беременна, когда они меня забрали, но они не посмотрели на это.

Я уже бесконечно устала от нашего общего «они», словно есть мы — хорошие, умные и здоровые, и они — злые, бесчеловечные, опасные, только и стерегущие, что твой неверный шаг.

— О, о, о! Заткнулась бы хоть на часок, Конопицына… Ничего, они тут тебе еще и не такого расскажут, — сказала Милаида Васильевна, которая помогала мне перебираться — стояла во входе — здесь не было дверей, так же, как в первой палате — уперев руки в бока.

Застелила кровать и отправилась погулять — походить по коридору, где же еще здесь ходить, теперь это было мне позволено, я уже в третьей палате — от окна к тупику и обратно. Мимо холла с включенным телевизором, вокруг которого всегда собирались недужные, скукоженные старушки в ветхих халатиках, под какой-нибудь то и дело растекалась лужа. Да, теперь мне позволялось здесь расхаживать. Если подумать, то я еще очень богата. Со временем я освою тут все пространство, каждый уголок за чахлым фикусом, пересижу на всех диванах и креслах, в столовой — на всех стульях, перележу на всех кроватях, пережду всю жизнь и перезнакомлюсь со всеми.

— Иванова, к тебе родители!..

Возглас застал врасплох. Обернувшись, я увидела, как в коридор отделения заходят отец и мать — они еще не видят меня — их светлые фигуры так знакомы, словно пришли забрать из детского сада, приехали в пионерский лагерь, заглянули увести с «продленки».

7

Больничный парк обширен и ухожен. Здесь больные сгребают в кучу и сжигают опавшие листья, высаживают цветы. Это такая больница, где многие живут годами, а если и выходят, то совсем ненадолго. Или не слишком надолго.

Каждому отделению приписан свой участок с огромной бетонной беседкой — в точности такой, как на территории любого детского сада. И нужно гулять только там, где можно.

Но мы никогда не следовали этому правилу.

Мать и отец глядели на меня, сдерживая слезы — я видела, каких усилий им это стоило. Но они не позволяли себе расслабиться.

— Что тебе привезти?..

— Мама, ничего не надо. Пожалуйста, позвоните Сергею и скажите, где я.

— Лучше ты сама ему позвонишь.

— Но ведь здесь не разрешают звонить! И у меня даже нет его телефона — я не помню телефонные номера…

— Ты позвонишь ему позже.

— Когда?

— Когда тебе станет лучше.

— Но мне уже и сейчас лучше.

— Подумай хорошенько. Разве ты можешь вернуть его, если будешь разговаривать с ним в таком состоянии?

— В каком состоянии? Что особенного в моем состоянии?

— Ну хорошо, ты позвонишь ему, и что ты ему скажешь?

— Я скажу ему, чтобы он пришел.

— Куда?

— Я продиктую адрес.

— Так что, прямо сюда?

— Ну конечно, ведь я же — здесь. А куда же еще?..

— Ты думаешь, он будет рад тебя видеть в таком состоянии?

— Папа, ну в каком состоянии? У меня нет другого.

— Значит, нужно его приобрести, придти в другое. И тогда все наладится.

— Тогда ничто не наладится.

— Ведь вы же расстались с Сергеем, у него другая жизнь.

— Он должен мне помочь.

— Силы кончаются, Елена. Он тебе ничего не должен.

Они мягко, но твердо увещевали меня, и время прогулки проходило.

8