Читаем Больно только когда смеюсь полностью

Глава четвертая Эти восхитительные, упоительные рожи…

«Иерусалим — Венеция Бога».

Иегуда Амихай

— ОДИН ИЗВЕСТНЫЙ ИЗРАИЛЬСКИЙ ПИСАТЕЛЬ, БЕЖАВШИЙ ИЗ ИЕРУСАЛИМА В ТЕЛЬ-АВИВ, СКАЗАЛ МНЕ, ЧТО В ИЕРУСАЛИМЕ ОН ОЩУЩАЛ СВОЮ ВТОРОСТЕПЕННОСТЬ, КАК ЕСЛИ БЫ СОЖИТЕЛЬСТВОВАЛ С ЖЕНЩИНОЙ, У КОТОРОЙ В ПРОШЛОМ БЫЛИ ЗНАМЕНИТЫЕ ЛЮБОВНИКИ, И ПОТОМУ ВСЕ ПРОЧИЕ ИНТЕРЕСОВАТЬ ЕЕ УЖЕ НЕ МОГЛИ. А КАКОВЫ ВАШИ ОТНОШЕНИЯ С ГОРОДОМ, В КОТОРОМ НЫНЕ ЖИВЕТЕ?

— Вполне домашние, уютные у нас отношения. Мне ведь все равно — когда и какие любовницы у этого города были, я не ревнива. И выходя на улицу Яффо, всегда ощущаю, что в настоящий период жизни я сама для себя — главная любовница этого города.

— ОДНАЖДЫ ВЫ НАЗВАЛИ ИЕРУСАЛИМ САМОЙ ЛЮБИМОЙ ИГРОВОЙ ПЛОЩАДКОЙ, НА КОТОРОЙ ВЕРХОВНЫЙ РЕЖИССЕР СТАВИТ СВОИ СПЕКТАКЛИ. ГДЕ-ТО У ВАС ДАЖЕ ПОМНЮ ФРАЗУ: «ЗДЕСЬ ЕСТЬ ИЕРУСАЛИМ, И ЭТОГО МНЕ ДОСТАТОЧНО». ЧТО ДЛЯ ВАС ЛЮБИМОЕ И ГЛАВНОЕ В ИЕРУСАЛИМЕ?

— Его толпа… Бесконечные лица, бесконечное движение этого города: промельк жестов, вспыхивающие улыбки, гримаса плача… Мгновенные, порой безумные сценки на каждом углу. Иерусалимская толпа — отдельный карнавальный аттракцион для туристов. Я не раз наблюдала, как застывали иноземные люди, попав в сердцевину яркой толпы где-нибудь на улице Бен-Иегуда.

Картинка по теме (из письма):

«…Иду я на днях мимо площади „Давидка“ и вдруг вижу, как наперерез через все дороги вырывается откуда-то и бежит мягко и легко, как олимпиец с огнем, высоко задирая ноги, голый мужик.

То есть, с того места, где я иду, пока не видно, что совсем голый, так как на нем накинута осенняя куртка (сегодня +38). И бежит он, мелькая белыми ногами, в сторону улицы Яффо.

У меня, понимаешь, мгновенная писательская эрекция: убежал, думаю, от убийц, выскочил из какого-нибудь дома… или баба убивала, душила прямо в постели… — вырвался, схватил куртку с гвоздя в коридоре… бежал!!!

Публика, между тем, с доброжелательным интересом глядит вслед: ультраортодоксы с пейсами, их жены с колясками, туристы с рюкзаками на горбах, прохожие… Словно так и надо.

Дальше начинается странное.

На Яффо он тормозит, замедляет шаг, останавливается у какой-то лавки, где идет бойкая торговля разной мелочью и, вроде так здесь положено гулять, и ничего такого особенного не происходит — усаживается голой задницей на каменную ступень перед входом, непринужденно свесив гениталии… Задумчиво сидит. Отдыхает…

И тут я увидела несуетную работу наших бравых ребят из службы безопасности.

Перейти на страницу:

Все книги серии Рубина, Дина. Сборники

Старые повести о любви
Старые повести о любви

"Эти две старые повести валялись «в архиве писателя» – то есть в кладовке, в картонном ящике, в каком выносят на помойку всякий хлам. Недавно, разбирая там вещи, я наткнулась на собственную пожелтевшую книжку ташкентского издательства, открыла и прочла:«Я люблю вас... – тоскливо проговорил я, глядя мимо нее. – Не знаю, как это случилось, вы совсем не в моем вкусе, и вы мне, в общем, не нравитесь. Я вас люблю...»Я села и прямо там, в кладовке, прочитала нынешними глазами эту позабытую повесть. И решила ее издать со всем, что в ней есть, – наивностью, провинциальностью, излишней пылкостью... Потому что сегодня – да и всегда – человеку все же явно недостает этих банальных, произносимых вечно, но всегда бьющих током слов: «Я люблю вас».Дина Рубина

Дина Ильинична Рубина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза