Читаем Болотное гнездо (сборник) полностью

– Главное – они законы знают, – сказал он, – а мы даже в тех, что на нашей стороне, – ни бум-бум. А когда на них с графином – им только на руку. Прав Зарубин: это не Афган. Вспомни, ты хоть раз с генералом разговаривал? Нет? А тут попер сразу к генералу, гражданскому, правда, и графином его. Я тоже без тебя повоевал. Чуть дружка не подстрелил. Сорвался, нервы ни к черту. Он мне про законы хорошо все объяснил.

Глава 17

Утром начался ветер, затем пошел холодный, вперемешку со снегом, дождь. Они лежали в отдельной, приспособленной под мастерскую, комнате брата. Сергей на диване, Николай на раскладушке.

Дождь тыкался в окно, шершавым языком лизал стекла, мокла на балконе бельевая веревка, раскачивались полысевшие макушки тополей. Они с Николаем остались в квартире одни, Ритка ушла на работу, брат уехал на техучебу.

Петр положил на стул одежду: свитер, шарф, ветровку, туфли. Сергей встал, примерил брюки, они были одного роста, брат, правда, полнее. Между поясом и животом можно было свободно пропихать два кулака. Но брат, точно предвидев это, оставил ремень.

Сергей сходил в ванную, отыскал бритвенное лезвие, нитку с иголкой и принялся за работу – дело знакомое, привык в армии подгонять форму.

– Давай, давай, – приоткрыв глаза, подбадривал его Николай. – Глядишь, возьмут на курсы кройки и шитья. От скуки на все руки.

Брат ждал в аэропорту на остановке, укрывшись от дождя за газетным киоском.

– Туфли надо было почистить, – оглядев его с головы до ног, сделал он замечание. – Командир прежде всего обращает внимание на обувь.

– Я почистил – дождь, – начал оправдываться Сергей.

Но Петр, не слушая, протянул газету. Сергей протер туфли, и они пошли к Пухову.

Сергею уже приходилось встречаться с ним, один раз даже поскандалили, но вряд ли командир запомнил его. Тогда грузчикам в очередной раз срезали расценки и многие поувольнялись. Они вышли на работу на весь аэропорт втроем и не успевали. Пошли задержки с вылетами. Пухов приехал разбираться, начал кричать. Сергей не смолчал: они не могут разорваться, а если товарищ Пухов желает, чтобы самолеты улетали вовремя, то пусть не экономит на грузчиках и платит как положено… Пухов завелся, обозвал его сопляком и крохобором.

Петька был прав, когда говорил о ботинках. Пухов глянул на ноги, затем в лицо, и в его далеких глазах мелькнуло что-то похожее на интерес. Сергей подумал: «Соображает, где мог видеть меня». Продолжалось это недолго, какую-то долю секунды, и вот, словно отыскав недостающее звено, глаза у командира погасли, приобрели свое изначальное отсутствующее выражение.

– Может, пока поработает на складе, – проговорил он. – Таков порядок. Испытательный срок.

– Так он перед армией отработал почти год, – напомнил Петр. – К тому же служба в Афганистане разве не испытание? И он после госпиталя, – лицо у брата напряглось, он быстро, точно спрашивая, взглянул на Сергея. Тот пожал плечами, показывая, что ему все равно.

– Ну, хорошо, на складе так на складе, – легко сдался Петр. – Только чтоб дальше, как договорились.

Не сразу ответил Пухов, скользнув еще раз взглядом по Сергею.

– А может, ему лучше месяц-другой все же отдохнуть, – неожиданно предложил он. – Не на курорте был. На складе вкалывать надо, там не будут спрашивать, после госпиталя ты или после курорта. Подорвет здоровье – его потом не вернешь.

Лицо у Петра заметно омрачилось. И Сергею стало жаль брата. Да, задал он задачку всем, свалился на голову. Впервые Сергей понял, что своим возвращением причиняет одни неудобства. Ему нужна работа, нужен дом. За то, что воевал, он получит льготную книжку, но за нее-то как раз его возненавидят. Попробуй он у Пухова требовать квартиру! Поддаваясь минутной слабости, он подумал: может, не надо было оставаться в живых? Зачем? Неужели прав Николай, у них было лишь одно внеочередное право – умирать. А он-то, собираясь к Пухову, хотел просить еще за Русяева.

– Можно, я немного подумаю? – сказал Сергей.

– Хорошо, – облегченно вздохнул Пухов. – Надумаешь, заходи. С нового года курсы, пройдешь врачей – возьмем.

– Петя, давай договоримся так. Ты не хлопочи, я постараюсь свои проблемы решить сам. И мне лучше, и у тебя голова болеть не будет. Не беспокойся, все устроится, – сказал Сергей, когда они вышли от Пухова. И добавил: – Домой не жди, будем ночевать на Релке.

Ему стало легче: Пухов, сам того не понимая, освободил Петьку платить за него какую-нибудь дань, а его, Сергея, – тяготы осознавать, что попал на борт по блату.

Глава 18

С Анной они столкнулись лицом к лицу на Барабе. Сергей выскочил из автобуса прямо на нее. Нет, не так он представлял себе эту встречу – не на ходу и не в толчее под моросящим дождем, у мокрого забрызганного грязью автобуса. Толкаясь, лезли в дверь люди, он стоял, ловил ее взгляд, но она смотрела мимо.

– Здравствуй, Аня, – наконец тихо сказал он.

Она недоуменно посмотрела на него, затем на открытые двери автобуса, на стоявшего рядом Николая. Сергею показалось, она сейчас обойдет его и уедет. Он испугался. Неужели они разойдутся?

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза