Болотные огни

В эту ночь температура вдруг сдала. Еще час назад Павел Михайлович, багровый, метался в бреду, и сестра, дежурившая около него, боялась, что он вывернется из рук и брякнется на пол. Теперь он лежал неподвижный, неестественно бледный, в холодном поту, и видно было, что пошевелить пальцами он не в состоянии. Трудно было понять, пришел ли он в себя. Борису казалось, что болезнь, прикинувшись тихой, стала еще страшней. Он стоял тогда и думал, что над этой больной головой собираются грозные тучи. «И зачем только Денис Петрович прочел это несчастное письмо», — снова и снова думал он.

— Я боюсь, что он не поправится, — сказала Милка.

— Почему?

— Он хочет умереть.

— Вот ерунда. Он ни в чем не виноват.

Об этом спорил весь город. И сейчас об этом говорили в розыске.

— Как же это так?! — кричал за стеной Ряба, отвечая кому-то. — За что его — налево? Кого он предал? Он на себя вину взял, вот и всё.

— Он покрывал преступника, — ответил ему кто-то.

— Видели бы вы этого преступника, — дрожащим голосом сказал Ряба, — у вас бы душа вся перевернулась.

— Слышишь? — сказал Борис.

К ним заглянул Берестов.

— Ребята, — сказал он, — зайдите ко мне на минутку. У меня гость.

В кабинете у стола, облокотись на трость, восседал Асмодей. Теперь он, по его собственному выражению, чувствовал себя в розыске «своим в доску».

— Ростислав Петрович! — воскликнула Милка. — Вы произнесли просто изумительную речь!

— Да, все говорят, — скромно ответил Асмодей. — Вот никак не ждал такого успеха!

— А как вам понравилась вся эта история? — спросил его Берестов. — С Левкой, дорогой и девушкой?

— Совсем не понравилась, — высокомерно ответил Асмодей.

— Не понравилась? Зачем же тогда летом вы выдали эту девушку Левке?

И Борис и Милка ждали, что Асмодей отпрянет, вскочит, крикнет: «Как вы смеете!», но тот посидел с минуту молча, а потом сказал:

— Это вышло так, совершенно случайно…

— Как это было, мне известно, я спрашиваю: зачем?

— Видите ли, — академическим тоном начал Асмодей, и Борису показалось, что его разыгрывают, — что сказать вам? Разбойники существовали всегда, и должен заметить, им всегда было присуще некоторое обаяние. Что касается Левки, то я познакомился с ним тоже совершенно случайно и, надо сказать вам, нашел его не лишенным своеобразия и, может быть… правоты. В общем, все спуталось в наше время — не поймешь, кто прав, кто виноват. Но этот маленький «джентльмен удачи» был забавен. Я не без удовольствия беседовал с ним как-то. Вот почему, узнав, тоже совершенно случайно…

— Как же, — подхватил Берестов, глядя на него исподлобья внимательным взглядом, — подвал, свекла, морковь, всё, чем платили вам старухи.

— Что же, — усмехнувшись, сказал Асмодей, — вы же сами говорите — бытие определяет сознание. Так вот, мое голодное бытие определило мое сознание. Когда я узнал, что розыск готовит Левке ловушку, мне — я даже, собственно, не знаю почему — захотелось его предупредить.

— Я скажу вам — почему. Вам казалось это очень забавным, очень романтическим и пикантным. И, наверно, хотелось поразить Левку. А потом всю жизнь рассказывать эту историю потрясенным слушателям.

— Может быть, — улыбаясь ответил Асмодей, — а потом просто было интересно, чья возьмет. Конечно, если бы я знал, что они убьют девушку, я бы этого не делал, но Левка обещал мне, что они просто не выйдут на дорогу в эту ночь. А потом мне стало страшно. О, как мне было страшно! Особенно ночью на улице. Отовсюду на меня смотрели глаза. Однажды…

— Мне хотелось бы, — холодно прервал его Берестов, и Асмодей покорно замолчал, — узнать еще кое- какие подробности. Насколько я понимаю, вы не случайно оказались в поселке и не случайно встретили Левку с инженером в лесу — вы следили за Левкой так же, как всюду подглядывали за нами.

— Ну…

— И вы, конечно, знали, что инженера вел именно Левка, и никто другой. Ведь знали?

Асмодей молчал.

— Конечно, знали. Но промолчали потому, что Левка мог рассказать, как вы выдали ему нашу сотрудницу. Вам бы и вообще лучше было молчать и не выступать на суде, вы это, конечно, понимали, но упустить такой случай были не в состоянии. Не так ли?

Асмодей опять ничего не ответил.

— И часто вы бывали в погребе моего дома? — продолжал Берестов.

— Всего несколько раз. Я же вам говорю: потом мне все это стало интересно.

— Что ты на это скажешь? — спросил Берестов, обращаясь к Борису.

Странное чувство охватило Бориса — чувство полной беспомощности.

— Неужели вы не знали, — с трудом проговорил он, — что они убивают людей?

— Не трудись, Боря, для него слова не имеют цены. Он знает, что на словах можно изобразить Левку эдаким Робин Гудом, а белогвардейщину — спасителями отечества и носителями культуры. Вот что, господин Коломийцев, вы все понимаете, просто у вас нет души. Уходите.

— Пойдем, дед, — мрачно сказал Ряба, — я всегда говорил, что ты жук.