В клуб к ней тогда меня не пустили. Я сидела на бревнах всю ночь. Там горел огонь и ходили люди. Потом стало светать, а утром Ленку вынесли на носилках и увезли. На похоронах я только видела, как далеко за толпою какие-то мужчины выносят гроб. Мы с ней условились когда-то: если что случится, я буду около нее, ведь я и на медицинские курсы пошла для того, чтобы быть вместе с Ленкой, — с ней ведь только и жди беды. Хоть перевязки, думаю, буду делать, но беда пришла, а меня к ней даже не пустили. И вот теперь, где бы я ни была и что бы ни делала, я всегда вижу все одно и то же: лес, ночь, дорога, по которой идет Ленка. Голова ее прострелена, кровь течет по спине, и все-таки она идет. Куда мне деться от этого леса и от этой дороги? Каким сном заснуть, чтобы никогда их не видеть?! Если бы вы знали, какая тоска!
И потом — я боюсь. Мне бы посоветоваться с кем- нибудь, а посоветоваться не с кем. Хотя бы потому, что знаю наперед все, что мне скажут. А знаете, иногда я думаю: пусть уж разом все кончится. Я хочу сказать: пусть уж сразу кончатся мои сомнения. А вы идите своей дорогой, я совсем вам не нужна. Да и мне до вас нет дела. Я люблю Николая.
Она бросалась на постель и плакала. А наплакавшись, поднималась, полная любви к Николаю, чувства вины перед ним, решимости последовать за ним по первому его слову. Она лгала Косте: Николай уже несколько раз приглашал ее на вечеринку «к друзьям по фронту, тут недалеко». Когда он сказал об этом в первый раз, Милка подошла к нему совсем близко и заглянула в глаза. Ей хотелось знать наконец правду, скрытую от нее его непроницаемым взором. И вдруг глаза Николая посветлели и потеплели.
— Ну чего ты? — ласково спросил он.
Милка не ответила. Прижавшись головой к его груди, она отдыхала от пережитого напряжения. Николай заглянул ей в лицо. «Ты мне не веришь?» — спрашивал его взгляд. Она теперь верила ему всем сердцем.
И все-таки на днях он снова пригласил ее «к друзьям на вечеринку».
Вечером в клуб к Борису прибежал Костя.
— Ну слава богу, застал, — сказал он. — Спасибо, ребята на дрезине подвезли. Это тебе.
— Что это?
— Видишь, письмо. От той девушки, которую убили.
Чего только не бывает на свете! На какой-то миг, на какую-то долю секунды ему показалось, что это письмо к нему от Ленки и что Ленка жива. Робко протянул он руку. Сердце его стучало. Но это было старое письмо, полученное Милкой в роковую субботу. В первый раз в жизни видел он строки, написанные Ленкиной рукой.
«Индюшка ты, — улыбаясь знакомой интонации, читал он, — о чем ты думаешь?.. Ничего, в субботу прибуду самолично и наведу порядок».
— Я уйду? — вдруг робко спросил Костя.
Борис кивнул.
«А у меня такие дела, — читал он, — для тебя с твоей чувствительной душой это будет поразительная новость. Вижу безумное любопытство на твоей курносой физиономии, — уж так и быть: во-первых, он лучше всех на свете. У него замечательные умные глаза, и он ими все понимает. Вот так вот — смотрит и решительно все понимает. Для него человек никогда не „представитель“, понимаешь, а просто человек. Однако я разболталась и расхвасталась, а ведь я не знаю, как он ко мне относится. Впрочем, это я вру. Ах, Милка!..»
Край письма уже успел обтрепаться, однако слова можно было разобрать. У Ленки был круглый детский почерк.
Костя сидел, посвистывая, на паперти, а Борис все читал и перечитывал это письмо. «Значит, тебе все-таки хорошо было со мной, дорогая?» — думал он.
И тут он вспомнил о Милке. Зачем она вдруг прислала Ленкино письмо? Впрочем, это и так было ясно: на конверте стоит субботний штемпель — значит, получить письмо раньше субботы Милка не могла. Она посылала доказательства своей невиновности. Борис почувствовал, как краска заливает его лицо. «Ах, скотина, — думал он, — ну и скотина же я! Единственного Ленкиного друга, и не узнав, и не проверив..»
И вдруг он понял другую, тайную причину, которую, посылая письмо, быть может, не понимала и сама Милка: это была робкая просьба о помощи. «Ну нет, уж тебя-то я им не отдам, бедняга, тебя они не получат».
— Костя, — сказал он, выходя на паперть, — передай ей, скажи: я никогда не забуду, что она прислала мне это письмо. И скажи ей, чтобы не волновалась. И смотри, ни на шаг от нее. Предупреди в мастерской, что не явишься на работу, — это дело Денис уладит. Если надо — возьми себе в помощь Сережу Дохтурова, он свой парень. И чтобы ни на шаг.
Когда Костя ушел, Борис вернулся в клуб и запер за собою дверь — об этом просил его сторож, который, полагая, что ночью двоим все равно здесь делать нечего, нередко уходил домой. Борис против этого не возражал, тем более что в его распоряжение поступала тогда жестяная керосиновая лампа.
В клубе было полутемно. Низкие своды казались черными, слабо белели пустые ряды скамеек. Сегодня Борис рад был одиночеству, ему хотелось остаться наедине с письмом. Но минуту спустя он понял, что в клубе кроме него есть кто-то еще. Впрочем, ему не понадобилось вынимать свой «смит и вессон», как он собирался было сделать. На ступеньках у сцены сидела девушка.