Болотные огни

Они разговорились. Женщина жаловалась на жизнь. Как ни крутись, как ни гнись, никак с хозяйством не управишься.

Скоро пришел Морковин. Он сел на диван, закрыл глаза и сказал словно бы с облегчением:

— Устал.

Потом они обедали неслыханным борщом на постном масле и вареной картошкой. Морковин понемногу развеселился и подшучивал над женой.

— Скопидомка ты у меня стала. Все тебе мало. Скоро кулачкой заделаешься. Смотри, я пойду на тебя в союзе с беднейшим крестьянством при нейтрализации середняка.

Словом, он был в самом благодушном настроении, когда Борис решился наконец заговорить о деле Дохтурова.

Пока Борис рассказывал, Морковин смотрел на него как-то особенно умно и весело. Борису показалось, что он что-то взвешивает, обдумывает и собирается принять решение.

— Все, что ты рассказываешь, это очень интересно, — задумчиво сказал он, выслушав Бориса, — и важно. Кто знает…

Борис с надеждой смотрел на него.

— …кто знает, может быть, действительно нам раскинули ловкую ловушку.

Борис не помнил себя от радости.

— Что ж! — весело воскликнул. Морковин, хлопнув себя обеими руками по коленкам. — Будем разбираться! И если это ловушка, мы ее раскроем. Пусть они с нами шуток не шутят.

Ряба несказанно был рад.

— Ну вот видишь, как прекрасно все получилось! — воскликнул он. — Бывает так: Дениса Петровича он не послушал, а тебя послушал!

— Он так и сказал, — говорил Борис, — «пусть они с нами шуток не шутят».

Он был счастлив в тот день. Ему казалось, что это не только Морковин помогает ему, что сам отец его приходит к ним на помощь.

На следующий день к Борису вечером в клуб прибежала Милка. Она была белее мела и не могла сказать ни слова.

— Подожди, подожди, — твердила она, — не могу.

Потом уронила голову на руки и некоторое время сидела неподвижно.

— Господи, будет ли этому конец! — воскликнула она с такой тоскою, что Борис испугался.

С трудом удалось ему узнать, что же все-таки произошло.

Милка дала показания в розыске и подписала протокол. Когда она подписывала, душа у нее была в пятках, но все-таки она подписала. С мольбой смотрела она на Берестова. «Ничего? Ничего не случится? Вы уверены?» — говорил ее взгляд. Денис Петрович ей улыбнулся.

— Ты здорово мне помогла, — сказал он.

Но и у него на душе было неспокойно: протокол должен был пойти к Морковину.

Через несколько дней Милку вызвал к себе следователь. По ее рассказам, разговор их был таков.

— Кто заставил вас подписать эту бумажку?! — заорал он, швырнув на стол протокол, еще недавно стоивший ей таких героических усилий.

— Денис Петрович, — прошептала эта правдивая душа.

— Я так и знал, — бросил Морковин и начал что- то быстро писать. — Подпишите здесь и здесь, и побыстрее.

Со страху Милка не могла понять, что там написано, да и вообще готова была подписать все, что угодно, только бы уйти от этого человека. В руке ее оказалась ручка с пером.

— Быстро, быстро, — с каким-то бешенством говорил Морковин.

Милка дрожала.

— Где? — спросила она.

— Тут и тут. Быстрее!

Она наклонилась и собралась было подписывать, но в это время ей бросилось в глаза имя Берестова, и она стала читать. «Свидетельствую, — значилось там, — что протокол по делу Дохтурова был подписан мною под нажимом и угрозами…»

— Чего еще нужно?! — опять заорал следователь. — Здесь написано только то, что вы сказали.

От его крика Милка сбилась и опять ничего не могла понять. Но она знала со слов Бориса, да и сама это чувствовала, что Берестов очень хороший человек, поэтому она собралась с силами и прочла.

— Ах ты, господи, — сказал Морковин, — что здесь думать!

— Не могу, — сказала она и положила перо.

Следователь мгновенно успокоился.

— Вот что, Ведерникова, — сказал он, — с такой репутацией, как у тебя, лучше вести себя иначе. Советую подумать.

Удар попал в цель. Милка сжалась и даже закрыла лицо руками.

— Нет и нет, — глухо сказала она, трясясь, — делайте что хотите.

На этом, однако, ее несчастья не кончились. Первый, кого она встретила, выходя от Морковина, был Николай. Сделав вид, что не узнает, она с бешено бьющимся сердцем чуть не бегом пустилась по улице. Он догнал ее у ворот рынка.

— Зачем так торопиться? — сказал он.

Милка шла не оборачиваясь.

— Сюда, — коротко и повелительно, как собаке, приказал он.

Обычно такой тесный и шумный, рынок сейчас был совершенно пуст. Ларьки задвинуты глухими щитами. Николай свернул в коридор между палатками.

— Куда дела мать? — грубо спросил он.

— Мама уехала.

— Ты помни, от нас не уедешь. Если придешь на суд или скажешь хоть слово… сердце вырежу. Можешь идти.

Получив это разрешение, она пустилась бегом. А сердце ее ныло так, словно хотело напомнить, как ему будет больно, если его станут вырезать.

— Не реви, — сказал Борис.

— Ну почему, почему, — еле выговаривала она, рыдая, — почему все это на меня одну? Где взять силы, Боря, где же взять силы?