Болотные огни

— Да, — повторил Левка, — я считаю, что в этом наша вина. Есть в нашей компании Василий Додонов, мы его Баяном зовем, очень хорошо на баяне играет. Вот как-то раз он и пришел ко мне — это было за неделю до диверсии, — взволнованный такой, и говорит: был у меня сегодня гад, уговаривал на контрреволюцию работать. Как, говорю, на контрреволюцию, что такое! И рассказал он мне, как пришел к нему инженер Дохтуров и предложил большую сумму денег — он сказал, что никаких денег не пожалеет, если Васька согласится сделать для него одно небольшое дело на железной дороге. Васька испугался, сперва не знал, как себя вести, и сказал, что подумает, а сам побежал ко мне. Однако то ли инженеру помощь была уже не нужна, то ли он кого другого нашел, а может, почуял что-то неладное, только больше он не явился. Стали мы тогда все совет держать: как быть! Думали сперва в розыск обратиться, но не решились: доказательств у нас не было, а так бы нам не поверили, да и слава о нас шла не очень-то… Словом, не решились. Но совесть свою пролетарскую мы не потеряли, нет. Пусть мы вино пили и с бабами путались, пусть мы там продали что-нибудь, что не полагается, но против рабочего класса пойти — этого мы не могли. И мы решили бдительно следить за этим гадом, чтобы он не навредил. Мы что сделали? Мы установили дежурство, так что каждую ночь обязательно кто-нибудь из нас дежурил около дома инженера или в его саду. И стали мы замечать, что вечером или глубокой ночью приходят к нему какие-то подозрительные типы, подойдут к окну — тут только мы поняли, почему инженер по ночам окна не закрывал, — подойдут очень близко, окликнут тихо, тогда их пускают в дом. Пробовали мы к окну подбираться, однако его тотчас же закрывали, и мы ничего расслышать не могли. Но вот наконец нам посчастливилось: в тот вечер, когда все это произошло, Николай Латышев — он потом вам все это сам расскажет — услышал вечером, в сумерках, разговор в саду у инженера и понял, что они готовят взрыв. В это время пробежал инженеров мальчонка — мы тогда думали, что он тоже замешан в отцовские дела, и не знали, что окажется таким замечательным нашим парнем. Словом, узнали мы о том, что инженер хочет взорвать поезд, а что за поезд, почему, этого мы не знали. Сережа поехал в город, а мы побоялись опоздать и потому решили действовать собственными силами. Мы — это вот я и Николай (остальные выпили сильно), а Карпова мы послали остановить поезд на мотоцикле к переезду, — так, значит, мы с Николаем стали в леске, у задней калитки инженерова дома, а когда он в сопровождении двоих каких-то типов вышел из дому, пошли за ними. Но, знаете, был туман, шли мы медленно, стараясь не шуметь, — словом, что греха таить, мы их просто потеряли. Представляете себе, как мы боялись, что опоздаем. Мы пошли по путям, а пока мы шли, они успели минировать в двух местах. Увидев нас, они побежали, мы выстрелили. Тут уж пусть извинят нас товарищи из розыска, только оружие у нас было, один пистолет на всю братию мы все-таки нашли. Конечно, мы понимаем, что это называется незаконное хранение оружия, только на этот раз оно сослужило хорошую службу. Правда, теперь мы его сдали. И вот, значит, Николай выстрелил, инженер упал, остальные двое побежали через насыпь. Николай выстрелил еще раз, но был туман, я уже говорил об этом, и преступникам удалось скрыться. В это время подоспели пассажиры, вот товарищи из розыска… Что еще сказать? Пожалуй, всё.

Левка кончил. Было видно, что его речь произвела большое впечатление, и притом самое благоприятное для него. Слышно было, как кто-то сказал ворчливо: «Видал? А ты говоришь — не виноват».

Ткачихи смотрели на Левку благосклонно, особенно Васена.

Даже Берестов подумал о том, насколько правдоподобно звучит эта история и как хорошо подогнаны в ней все подробности.

— У меня вопрос, — сказал Макарьев.

— Какие тут вопросы, все ясно, — проворчал кто- то в толпе.

— Расстрелять гада — и амба! — выкрикнул кто- то.

Судья встал и пригрозил закрыть заседание. Стало тихо. В толпе послышалось ворчание.

Еще совсем недавно, года три назад, суды походили на рабочие собрания, каждый присутствующий мог встать и произнести речь «за» или «против» подсудимого. Реплики и выкрики с места были делом обычным. К новым порядкам привыкали с трудом.

Теперь внимание всего зала обратилось на Макарьева. Он покраснел и, как медведь лапой, потер лысину. В зале засмеялись.

— Скажите, пожалуйста, — начал он, обращаясь к Левке.

— Пожалуйста, — поспешно сказал Левка, и в зале засмеялись сильней.

— Скажите, пожалуйста, — повторил Макарьев, — в котором часу все это произошло?

— Да минут за пятнадцать до того, как подошел поезд.

Потом он подумал и сказал:

— А может быть, это и раньше было, так — за полчаса. Я бы и тогда не мог времени определить, а сейчас и подавно не смогу.

«А хитрая бестия! — подумал Берестов. — Вывернулся».

— А все-таки, пятнадцать минут или больше?

— Затрудняюсь вам сказать.

Макарьев сел. Теперь заговорил судья.

— Что вы делали весь этот день? Расскажите все по порядку.