Болотные огни<br />(Роман)

Когда Берестов ушел, оказалось, что громко разговаривать по заказу не так-то просто.

— А что Цеппелин был граф? — крикнул Сережа.

— Граф, — ответил Борис.

Однако через некоторое время они вполне освоились и громко выкрикивали первое, что приходило в голову. В другое время Сережу очень развеселила бы эта игра.

— А потише немного вы не можете? — спросил, входя, Берестов.

— Ничего не понимаю, — сказал Борис.

— Это пока не обязательно, — ответил Денис Петрович.

Глава III

Милка ожидала увидеть Берестова совсем не таким, а гораздо более высоким, статным и грозным. Он, видно, устал и долго протирал глаза ладонями, прежде чем взглянуть на нее. А посмотрел он почему- то довольно весело.

— Что, товарищ Людмила Ведерникова, досталось вам?

Милка была сбита с толку. Как-то странно ссутулившись и чуть ли не собравшись в комок, сидела она против Берестова и смотрела на него во все глаза.

— Не горюйте, — сказал он, — все это в прошлом.

«Вот именно, что все», — подумала она.

— Ну а теперь расскажите мне о вечеринке на даче.

Милка, конечно, тотчас же вспомнила вчерашнее посещение Николая и его недвусмысленное предупреждение. Она подняла глаза на Берестова и сразу же их опустила.

— Вы хотите сказать, что к вам вчера уже приходили и предложили помалкивать. — Он встал, подошел к двери и широко распахнул ее. — Вы видите, нас никто не подслушивает, в комнате, — он развел руками, — никого нет, я здесь один. Разговор с глазу на глаз ни к чему не обязывает вас. Валяйте.

— Да, у меня вчера был этот… Николай и сказал, что если я…

— Что он сказал, я приблизительно представляю.

Вы, наверно, заметили, что провели вас сюда со всевозможными предосторожностями, что никто, кроме Бориса, вас не видал, никто, значит, и не будет знать о нашем разговоре. Давайте. Все сначала, по порядку.

Милка стала рассказывать. Денис Петрович внимательно слушал.

— Когда ушел Левка, вы помните?

— Я точно не заметила.

— Часов в десять?

— Наверное.

— Какое впечатление произвел на вас Нестеров?

— Нестеров? Он вел себя как-то странно. Ну, во-первых, он меня предупредил. Потом… Он, конечно, там у них свой человек, только у него такой вид, словно он слушает и мотает на ус.

— Да, видно, не простой он человек. Интересно, что все, принимавшие участие в этом деле, оказались тогда у полотна, он один исчез. Теперь об убийстве. Они говорили, что в Леночку стрелял Николай?

— Да, и хвастались убийствами.

— И грозили вам?

— Просто они говорили об этом как о деле решенном.

— Что-нибудь из этого их разговора вы помните?

— Они говорили, что теперь уже так не работают, что теперь «на два аршина под землей — и всё».

— Понятно.

— Кроме того, они пели какую-то контрреволюционную песню. Кто-то из них сказал: «Споем, пока мы не стали правоверными».

— Ах вот как. И тут же заговорили про инженера?

— Да, помнится, разговор шел так.

— Это очень интересно.

Вспоминая и стараясь ничего не пропустить и передать все возможно точнее, Милка сидела выпрямившись и старательно моргала.

— А теперь о самом главном. Сейчас вы повторите все, что говорили об инженере.

— Это был отрывистый разговор, и все с угрозою, — медленно говорила Милка. — Левка сказал, что разговаривал о нем со своей мамой. Он, кажется, страшно носится со своей мамой, знаете.

— Я ее даже видал. Дальше.

— Потом кто-то сказал, что инженер красив, а потом кто-то, знаете, с такой издевкой, кажется сам Левка, сказал: «Пока красив». А потом еще кто-то: «Возьмем, значит, инженера за хобот». А потом: «Вот живет человек, никого не трогает и не подозревает, какая роль ему в пьесе приготовлена».

— Даже так. И больше ничего?

— Кажется, ничего.

Правда, у Милки все время было такое чувство, что она забыла что-то очень важное, но она не могла вспомнить — что.

— Последний вопрос, Людмила. Если бы я вас попросил повторить этот ваш разговор для протокола или, скажем, на суде, вы бы повторили?

Милка ничего не ответила. Она даже и не думала в этот миг. Просто она видела, как мать ее, одна, совсем одна, идет по улице поселка. Не сидеть же ей дома, да и дом сейчас ни для кого не спасение, придут и домой.

— Я понимаю, что это дело нелегкое, — сказал Берестов. — Подумайте — я не тороплю вас. Только помните — решать придется вам самой, никто здесь вам помочь не сможет. Суток на размышления вам хватит?

Милка машинально кивнула головой.

Легко сказать — сутки на размышление. Что можно решить за сутки, если ничего не изменилось и сам вопрос остался таким же неразрешимым, каким был?

Милка ходила по комнате — она остановилась в городе у родственницы — от окна к столу и обратно.

Они думают, что мне страшно умереть. Вот уж неправда. Как покойно, как тихо, как славно было бы теперь ничего не видеть, не слышать и не помнить. Главное — не помнить. Ни леса, ни этих позорных встреч, от которых теперь жжет душу. Если можно было бы уснуть и не просыпаться! Только не хочется, чтобы было больно. А если снова встретить убийц с глазу на глаз и ждать, и знать, что эти не пожалеют?

Нет, страшно, страшно! Лучше не думать.