Болото

А как Сёма к нам свою невесту привозил. Мы тогда в Брянской жили. В тесноте, клопы, тараканы. Она не то чтоб столичная, в Ленинграде тоже училась. Да не в том дело. Русская! Русская невеста! В еврейскую-то семью. Мать, как и вытерпела. Зяма тот ничего, он добрый, подбадривает, улыбается. А мне не понравилась. Да Сёме с ней жить, его дело, пусть сам смотрит. Чтоб потом не пожалел. Не любит она евреев, я это почувствовал. Любовь пройдёт, остынут немного, а это останется, это всегда остаётся. И ох как царапнет, помаются в жизни. Мать у неё из семьи священника, настроит девку, если вместе будут жить. Эх, Сёма, Сёма, как ты там.

Ау! Кричат. Ау! Далеко. Гулко так. Листья на осине краснеть начали. Ещё морозов не было. Ещё хорошо лежать. На душе спокойно. Чего-то ждёшь. Кто бы сказал, чего ждёшь. Когда ничего нет. Когда тебя нет, никого вокруг, не этих же за людей считать. Никого. А лес по листочку, по листочку. Мне на кочку, желтенький, красный, так через один, желтый, красный, красный, опять желтый.

Ветер слегка пошумел, стих. Шаги такие легкие, незаметные. У нас по болоту только в сапогах, чвакают, тяжело идут. А тут легко, когда, где я такие шаги слышал. Подошла, остановилась. Ягоду сорвала, рядом кустик черники, поздняя, переспелая. Пусть тебе достанется, съешь, губы вычерни, я на тебя полюбуюсь. Я тебя вижу, через землю, через траву. Стоишь под берёзой, о чём-то задумалась. В руках ни корзинки, ни ведёрка, уж не гуляешь ли по нашим болотам? Ох, не гуляй, не гуляй здесь. Здесь у нас смерть лежит, старая ржавая, но злая. За много много лет не остыла ещё, ждёт, чтоб прошел кто неосторожный, зацепил ненароком.

Уходи. Скорей уходи домой. Я тебя вспомню зимой. Всю зиму вспоминать буду. Но уходи. И никогда сюда не приходи.

– Пора, говорит.

– Да, шепчу. Пора, пора. Осень. Тебе, наверное, в школу, или в институт. Вечером на танцы пойдешь.

– Пора, шепчет. Кричит кто-то далеко, высоко-высоко в небе. Птицы уже улетают.

– Пойдём, говорит. Устал здесь лежать?

– Устал. Страшно устал. – Шепчу.

Она руку протягивает, улыбается. Будто угадывает, где я лежу, о чём я думаю. Шелест по болоту, словно голоса чьи-то, тихие голоса.

– И вы тоже, и вы тоже уйдёте. Пойдём, вставай. И мне словно наяву сон снится, впервые за долгие годы снится сон.

Встаю, поднимаюсь. С нею рядом, у дерева, на желтой траве, стоим, я её за руку беру. Тёплая рука, живая. И кто она уже не спрашиваю. И куда пойдём уже знаю. Пусть так не бывает. Но кто, кто знает, как оно бывает? Когда земля в осеннем золоте начинает уходить вниз, долго светятся внизу деревья и кусты, золотые, не ржавые, золотые болота, пестрые платки редких прохожих. А вон и дорога, мы тогда не дошли до неё, мы тогда все остались там. А она идём, через рощи и луга, идёт к незнакомым деревням, к незнакомому чужому миру.

Ну что ж, не вас я защищал, не вас. А расставаться всё же жаль. Куда-то иду. Не знаю. Ничего знаю. Наверное, примут, наверное, там я буду не чужой.