Болото пепла

Раздосадованный, Плюм, кряхтя и отдуваясь, поднялся и вернулся на свое место. Он был совершенно сбит с толку. Все-таки у всех женщин, будь они бабы или леди, есть одна общая черта: хрен поймешь, что у них на уме. То Эмеральда его так откровенно, прямо скажем – даже настойчиво – поощряет, то столь внезапное охлаждение. Плюм крепко задумался, наблюдая, как девчонка расставляет перед ними все положенные ножички, ложечки, щипчики и вилочки разной степени зубастости. Внезапно ему в голову пришло единственное здравое объяснение. Это было прям как озарение: сегодня он повстречался с новым для себя явлением – женским кокетством. Эта мысль вернула ему хорошее расположение духа.

Что ж, сударыня, будем играть по вашим правилам!

Когда Габриэла, налив чаю, удалилась (Эмеральда громко и четко велела ей далеко не уходить), они принялись за трапезу. Вернее, Плюм принялся за трапезу, а Эмеральда только успела взять в руки крохотный бисквит – не со званого ужина, – и начала наносить на него элегантным тонюсеньким слоем масло, как к горлу подступила тошнота: трактирщик расправлялся с блюдом, которое она вчера не без гордости подала одному небезызвестному высокопоставленному лицу. При этом он чавкал, брызжа слюной и орошая все вокруг подливой. Глядя на то, как вымоченные в коньяке макарончики исчезают в зловонной пасти с жалобным шмяканьем, она содрогнулась.

– А ничего, можно куснуть, – одобрил Плюм, рыгая и тыча в тарелку пальцем. – Может, и в «Угре» такие заведу. Как называются?

– Купидончики, – процедила Эмеральда.

– Хороши, засранцы!

В этот момент Эмеральда пожалела, что макароны не снабжены крохотными арбалетами, которые могли бы застрять у него в глотке.

– Прошу меня извинить, – сказала она и, покачиваясь, вышла в коридор, где ее почти стошнило в платочек (к счастью, не из брабантского, а из обычного кружева). Она протянула его компаньонке, наказав отнести в прачечную, и вернулась в комнату, чтобы мужественно выдержать пытку до самого конца.

От Эмеральды Плюм вышел, порхая сущим мотыльком. Без сомнения, поход выдался удачным и продвинул его на мили вперед.

Когда он ушел, Эмеральда обернула салфеткой принесенную им банку варенья с потрошками и велела Габриэлле избавиться от нее. Как именно это произойдет, она не желала знать. Главное, чтобы этой гадости в ее доме не было. Эмеральде хватало сестер Крим, которые усердно снабжали ее аналогичными подношениями, не в силах уразуметь, что истинной леди подобает растягивать миниатюрную баночку на целый год. Но перед их врожденным пороком плебейства она была бессильна: сколько ни делай переливания чернил, как практиковали сестры, голубей от этого кровь не станет.

Когда Габриэлла вернулась, Эмеральда попросила ее почитать вслух газету. Разумеется, речь шла не о газете – просто так меж ними было принято обозначать, что хозяйка готова выслушать местные сплетни.

– Ох, ну что произошло, скажу я вам! – начала Габриэлла страшным шепотом.

– Ну, не тяни же! – воскликнула Эмеральда. – Неужели опять?

– Да! Еще одна девушка пропала!

Эмеральда подавила возбужденный возглас.

– Как это было? На сей раз ну хоть что-то нашли? – с жадным любопытством накинулась она.

Габриэлла сделала торжественную паузу и выпалила:

– Ничегошеньки! Как и прежде: ни единого клочка, ни пятнышка крови, ни мизинчика. – И с особым смаком добавила: – Как в воду канула!

Слушая компаньонку с самым горячим любопытством, Эмеральда даже не подозревала, что в этот самый момент безжалостная рука судьбы уже сомкнулась на горле первой леди Бузинной Пустоши.

Глава 9, в которой сестра оказывается права

Мастера Блэка Фуксия увидела в окошко кухни – она как раз обвязывала банки с вареньем из лепестков розы (варенье из шиповника, ирисов, наперстянки, первоцвета и самшита она уже успела отнести в погреб). Каждая из них, во избежание образования плесени, прежде накрывалась смоченной бренди бумагой, а посему, перейдя к третьему десятку, Фуксия почувствовала тяжесть в области головы и легкость в районе девичьей скромности. Пригласить мастера в дом внезапно показалось ей блестящей идеей. Она воровато обернулась, как если бы ее мысли мог кто-то подслушать, но нет, она знала, что Лаванда сейчас трудится в саду на заднем дворе.

Последнее обстоятельство было немаловажным ввиду некоторых щекотливых и сбивающих с толку обстоятельств. Дело в том, что Фуксия точно знала: сестра бы этого не одобрила. Такое с ними случилось впервые – прежде их вкусы всегда совпадали, и ей еще ни разу не приходилось действовать наперекор Лаванде. Тем не менее все это не заставило ее отказаться от первоначального намерения.

Счет шел на секунды (хирург всегда ходил очень быстро), а потому Фуксия без колебаний метнулась к двери. В этот момент, готовясь тайком протянуть ладошку к налитому плоду, она чувствовала себя немножко преступницей, немножко шалуньей, а еще (после стольких-то банок варенья) озорницей, дерзкой плутовкой, отчаянной сорвиголовой и вообще femme fatale[10].

Итак, отринув сомнения, она поспешно распахнула дверь.