Большая барыня

– Ну, что же ты не ешь меня, зверь ты этакой, разбойник? – проговорил Петр Авдеевич, держа на длинном поводу жеребца, который, как бы понимая ласки своего нового повелителя, плясал и заигрывал с ним, оскаливая зубы и расширяя ноздри. – Ну, что же ты? ешь! пора бы, кажется. То-то, ребята, – продолжал штаб-ротмистр, обращаясь к конюхам, – не так умен человек, как чуток конь; покажись ему трусом, нос откусит, как пить даст; подойди же к нему молодцом да задай острастку на первый случай, небось поймет, бестия!

– Как не понять, поймет поневоле, живот не глупый, – отвечали в толпе, окружавшей отважного штаб-ротмистра.

– Вашей милости и владеть конем таким, – заметил один из старших наездников, плечистый и рослый малый с окладистою, черною, как смоль, бородою, – и с конем расстаться не жаль нашему брату.

– Спасибо, брат, за доброе слово! – отвечал штаб-ротмистр, – а как между людьми хорошего дела не делается без спрыску, так отведи ты мне коня в Костюково, а за уздечкою не постою, братец, и ребят всех попотчуешь.

– Много довольны милостию вашею, Петр Авдеич, – закричали конюхи в один голос, – подобру да поздорову ездить вам на Горностае-то нашем и не изъездить его во веки веков.

– Да будет по-вашему, ребята!., теперь же поставьте коня! на дворе-то смеркается, и нам пора, Федор Иваныч; вы не зайдете к ее сиятельству?

– Зачем же мне беспокоить их? – отвечал управляющий. – За приказанием являюсь я поутру.

– А вечерок посидеть бы вместе.

– Как это посидеть?

– Ну, просто, Федор Иваныч, как сидят вечера; чай, графине одной скучно; посторонний человек и скажет что-нибудь, и все такое.

– У нас этого не водится, – прошептал, улыбаясь, старик, – вы гости, другое дело, а нашему брату нейдет проводить вечера с графинею; прикажут они позвать, явлюсь; без приказания, зачем нам? беспокоить всякому не приходится.

– Стало, вы налево, а я направо, почтенный Федор Иваныч?

– А уж так, что я налево, – отвечал управляющий, снимая шапку и низко кланяясь.

– Прощайте же, прощайте!

– Доброго вечера желаю… – повторил немец, отходя с наклоненною головою от костюковского помещика, который, внутренно гордясь преимуществами своими в доме ее сиятельства, направил стопы к главному подъезду дворца.

Слуга доложил Петру Авдеевичу, что ее сиятельство приглашает его на малую половину.

– А где же эта малая половина? – спросил штаб-ротмистр.

– С другого подъезда, – отвечал слуга, – угодно, я провожу вас?

– Сделай, братец, одолжение!

Слуга обвел гостя кругом главного корпуса и, отворив небольшую дверь решетки сада, указал Петру Авдеевичу на ряд ярко освещенных окон нижнего этажа и на небольшое каменное крылечко, примыкавшее к окнам.

Малая половина графини состояла из нескольких комнат, устроенных под сводами, отделанных и убранных в последнем вкусе. По гладким стенам, обтянутым обоями, висело множество картин современных школ; все они дышали свежестью и легкостью колоритов; в промежутках картин пестрелись гипсовые группы; по углам горки с цветами. В самой отдаленной от входа комнате, в большом мраморном камине пылал огонь, а против огня, у круглого рабочего столика, сидела Наталья Александровна и читала, когда вошел штаб-ротмистр.

– Как у вас и здесь хорошо, – сказал Петр Авдеевич, оглядываясь во все стороны.

– Я очень люблю этот уголок, – отвечала графиня, откладывая книгу.

– Кто же бы не полюбил?

– А знаете ли, Петр Авдеевич, что эта самая часть дома два года назад занята была кладовыми и погребами. Кто же бы поверил этому теперь…

– Зная коротко ваше сиятельство, почему же бы и не поверить, – заметил Петр Авдеевич.

– Но превращение это сделала совсем не я.

– Кто же-с?

– Покойный муж мой; усадьба принадлежала ему, но, я, право, не знаю почему, он не любил ее.

– Вот это уж странно, ваше сиятельство.

– Вероятно, отдаленность от Петербурга пугала его. К тому же в его годы не любят, обыкновенно, ни дурных дорог, ни одиночества.

– Каких же лет был покойный граф?

– Мужу моему было более шестидесяти пяти.

– Может ли быть-с?

– Ежели не семьдесят, – прибавила, улыбаясь, графиня.

– И ваше сиятельство решились выйти за такого старика?

– Я была с ним очень счастлива, Петр Авдеевич.

– Не смею не верить, а странно!

– Граф был умен, добр и любил меня очень; для супружеского счастия больше ничего не нужно, полагаю. Вы же почему не женитесь, сосед?

– Ах, ваше сиятельство, в нашем быту вещь эта куда мудреная; сам беден, да возьмешь бедную жену, пойдут маленькие, жизнь проклянешь.

– Поищите богатую невесту.

– А где ее найдешь? И найдешь, ваше сиятельство, неволя ей идти за такого, как я, например.

– Вы слишком скромны, сосед; и в столицах очень часто бедные люди делают блестящие партии, сколько примеров знаю я!

– Бедные, согласен, да бедные эти будут пообразованнее, то есть повоспитаннее меня, ваше сиятельство… и по-французски говорят, и кое-что читали, так, если приоденется да приедет в дом, никому и невдогад, что молодцу дома и перекусить нечего; а мы, ваше сиятельство, только взглянуть на нас, так и виден медведь, если не хуже.