Большая четверка. Смерть лорда Эджвера. Убийство в Месопотамии

И он, без сомнения, говорил правду. Он в самом деле ненавидел миссис Лейднер. Но почему он ее ненавидел?

Я говорил о женщинах, которые обладают губительным очарованием. Но у мужчин тоже бывает такое качество. Есть мужчины, которые способны без малейшего усилия увлечь женщину. Это называется сейчас le sex appell![140] Мистер Кэри обладает этим свойством в полной мере. Начнем с того, что он был предан другу-работодателю и безразличен к его жене. Это не устраивало миссис Лейднер. Она должна была распоряжаться, и она задалась целью увлечь мистера Кэри. Но тут, я полагаю, произошло нечто непредвиденное. Она сама, может быть, первый раз в жизни, оказалась жертвой всепоглощающей страсти. Она влюбилась, по-настоящему полюбила Ричарда Кэри.

И он был не способен оказать ей сопротивление. Вот в чем суть ужасного состояния, того нервного напряжения, которое он испытывал. Его раздирали две противоположные страсти. Он любил Луизу Лейднер, но он также и ненавидел ее. Он ненавидел ее за подрыв его верности другу. Нет большей ненависти, чем ненависть мужчины, которого заставили полюбить женщину против его воли.

Здесь у меня имелся исчерпывающий мотив, который был мне нужен. Я был убежден, что в определенный момент для Ричарда Кэри было бы вполне естественно сокрушить этого красивого, околдовавшего его идола.

Я все время был уверен, что убийство Луизы Лейднер было crime passionné[141]. В мистере Кэри я нашел идеального исполнителя такого вида преступления.

Остается еще один кандидат на звание убийцы – отец Лавиньи. Мое внимание преподобный отец привлек сразу из-за несовпадения его описания незнакомого человека, заглядывавшего в окно, с описанием, что дала сестра Ледеран. В показаниях разных свидетелей всегда встречаются некоторые противоречия, но это противоречие сразу бросилось в глаза. Примечательно, что отец Лавиньи настаивал на одной особой примете – косоглазии, которая значительно облегчала опознание.

Но очень скоро стало ясно, что если сестра Ледеран дала довольно точное описание, то отец Лавиньи – совсем наоборот. Казалось, отец Лавиньи намеренно вводит нас в заблуждение, как будто он не хочет, чтобы этот человек был пойман.

Но в таком случае он должен был что-то знать об этой интересующей нас личности. Видели, как он разговаривал с этим человеком, но у нас есть только его свидетельство о содержании их беседы.

Чем занимался житель Ирака, когда его увидели сестра Ледеран и миссис Лейднер? Пытался заглянуть в окно, окно миссис Лейднер, как они поняли. Но когда я пошел и встал на то место, где они находились, я понял, что это могло быть также и окно комнаты древностей.

Следующей ночью была тревога, кто-то оказался в комнате древностей. Выяснилось, однако, что ничего не пропало. Для меня интересно то, что, когда туда пришел доктор Лейднер, он обнаружил, что отец Лавиньи уже там. Отец Лавиньи говорит, что он заметил свет. Но опять-таки это только по его словам.

Я начинаю проявлять интерес к отцу Лавиньи. Накануне, когда я высказал предположение, что отец Лавиньи может быть Фредериком Боснером, доктор Лейднер с пренебрежением отнесся к этой мысли. Он сказал, что отец Лавиньи известный человек. Я развиваю предположение: Фредерик Боснер, у которого было почти двадцать лет, чтобы сделать карьеру под новым именем, вполне мог стать к настоящему времени известным человеком! Но все равно, я не думаю, что он провел этот промежуток времени в религиозной общине. Напрашивается гораздо более простое объяснение.

Знал кто-нибудь в экспедиции отца Лавиньи в лицо до его появления? Очевидно – нет. Тогда почему бы кто-то не мог выдать себя за отца Лавиньи? Я установил, что в Карфаген была послана телеграмма о неожиданной болезни доктора Берда, который должен был ехать с экспедицией. Перехватить телеграмму, что может быть проще? Что касается работы, то второго эпиграфиста в экспедиции не было… Кое в чем разбираясь, сообразительный человек мог легко пустить пыль в глаза. К тому же до сего времени таблеток и надписей попадалось мало, и, как я понял, прочтения отца Лавиньи воспринимались как несколько необычные. Было похоже, что отец Лавиньи – самозванец. Но Фредерик ли он Боснер?

Ничто этого не подтверждало.

Представлялось, что истину следует искать в другом направлении.

У меня с отцом Лавиньи состоялся продолжительный разговор. Я верующий католик и знаю многих священников и членов религиозных общин. Отец Лавиньи поразил меня тем, что не вполне соответствовал своей rôle[142]. Но с другой стороны, он поразил меня осведомленностью совсем другого свойства. Я насмотрелся людей такого типа, но они отнюдь не были членами религиозных общин.

Я начал рассылать телеграммы.

А потом, сама того не ведая, сестра Ледеран дала мне ключ к разгадке. Мы осматривали золотые украшения в комнате древностей, и она упомянула о кусочке воска, приклеившемся к золотой чаше. Я говорю: «Воск?» – и отец Лавиньи сказал: «Воск?» и его тона было достаточно! Я моментально понял, что он здесь делал.

И тут он обратился прямо к доктору Лейднеру.