Большая гонка. Драма на миллион. Легендарная история о том, как еврейский гонщик, американская наследница и французское авто посрамили гитлеровских а

За месяц до этого Рене с Фридерихом совершили качественный скачок и приобрели трехлетней давности Bugatti Type 35B с наддувным двигателем 2,3 л. Механический нагнетатель всасывал воздух с топливом из карбюратора, сжимал смесь и закачивал ее во все восемь цилиндров двигателя, позволяя бо́льшему количеству горючего попадать в каждую из камер сгорания. За счет этого при горении рабочей смеси, воспламенявшейся от свечей зажигания, давление в цилиндрах возрастало сильнее и каждый ход поршня давал больше крутящего момента. Рене обкатал приобретение в двух небольших гонках – и в обеих победил. Чувствовал он себя теперь «как ребенок с новой игрушкой лучше всех прежних».[41]

Между тем Le Patron выставил свою заводскую команду на машинах другой модификации – Bugatti Type 35C, имевших двухлитровые двигатели также с наддувом, но более высокооборотные и приемистые за счет укороченного хода поршня и трансмиссию с передаточным числом, обеспечивающим повышенный крутящий момент на ведущих колесах на низких скоростях, сочтя это весьма полезным для ста кругов гонки через шпильки, затяжные подъемы по прямой и спуски по серпантинам.

Перед рассветом так и не сомкнувшего глаз Рене осенила идея. Столитрового бензобака его машине хватит на 60 кругов, после чего понадобится остановка на дозаправку. Если же смонтировать дополнительный бензобак, то можно избежать пит-стопа и выиграть на этом пару минут. Эти спасенные минуты и способны привести его к финишу первым.

Прямо в пижаме Рене устремился через вестибюль к номеру менеджера своей команды. На стук вышел сонный и раздраженный Фридерих.

– Пойдемте, нужно кое-какую работу проделать, – выпалил Рене, даже не изложив поначалу своей идеи.

Фридерих уставился на пышущего энтузиазмом партнера двадцатью годами моложе себя. Наконец, выдержав паузу, он сказал:

– Спокойной ночи. Я ложусь досыпать.

Рене не дал ему захлопнуть дверь и вломился в номер.

– Мне нужен бак на 35 литров – только и всего.

– И куда мы его поставим? – спросил Фридерих с отвисшей бульдожьей челюстью. – На прицеп?

– Нет-нет! В кабину – на пустое сиденье, под брезент, – никто его там даже и не заметит. – О риске тряской езды чуть не в обнимку с баком бензина в роли пассажира он даже и не задумывался.

– Пустая затея, – сказал Фридерих. – Дополнительный бак просто будет мертвым балластом. Будет тебе мешать всю дорогу. К тому же тебе так или иначе потребуется остановка, чтобы протереть очки, попить воды, – при ней и дозаправишься.

– Без бака не поеду, – пригрозил Рене. – И никакими правилами он не запрещен.

Вдвоем они отправились будить Мориса, чтобы помог им рассудить предутренний спор. Наконец Фридрих сдался: «Тебе вести машину, так что, смотри сам», – и вся троица отправилась прямиком в гараж решать, как это сделать технически.

Утром в день гонок, 6 апреля, Рене, позавтракав кофе с молоком и круассаном, спустился к гаражным боксам. Рассветное солнце бликами переливалось на глади Средиземного моря. Они с Фридерихом поочередно перепроверили на Bugatti абсолютно все – от двигателя до специальных приготовлений под второй бак.

Затем Рене отправился прогуляться для нервного успокоения. Народу в негусто населенном Монако в преддверии Гран-при прибавилось как грибов после дождя, и зрители виднелись повсюду, куда бы он ни кинул взгляд: на трибунах; на террасах отеля; на борту плавсредств – от роскошных яхт до рыбацких шхун и резиновых лодок, – битком забивших гавань; по всем склонам «скалы Монако» с княжеским дворцом; и даже тесной толпой на скатах крыш вдоль всей трассы, огороженной теперь мешками с песком. Весь город, по сути, представлял собой естественный амфитеатр. На некоторых участках болельщики могли бы дотянуться до проезжающих машин и царапнуть их пальцами, – для Рене подобная близость была тошнотворной.

По возвращении в гаражи Рене разделил с Морисом в тени пальмы небольшую трапезу – холодную курицу под бордо. Маршалы флагами призвали гонщиков занять свои места на стартовой решетке. В том году они все еще распределялись жеребьевкой, и Рене выпало стартовать с четвертой линии. При семнадцати участниках, учитывая узость трассы, фактор занятия выгодной позиции сразу же со старта имел критически важное значение.

Организаторы гонки в этом году сами устроили официальный тотализатор, и у киосков приема ставок уже́ творилась невероятная давка. Казалось, все без исключения – даже жандармы – где-то что-то проведали или подслушали и спешили поставить на лучшую машину или пилота. Явным фаворитом считался местный уроженец Луи Широн, – ставки на его победу принимались с коэффициентом два к одному. Поставивший на Рене в случае его победы зарабатывал втрое больше. В последние дни свободных заездов Рене проходу не давали, приставая с вопросом: «У вас есть шансы, как по-вашему?»

Согласно поведшейся еще с первого Кубка Гордона Беннетта[42] 1900 года традиции окраска машин зависела от национальной принадлежности водителя или команды: синий – Франция, белый – Германия, красный – Италия, зеленый – Британия, желтый – Бельгия.