Большая грудь, широкий зад

Гэн Ляньлянь и Цзиньтун провели посетителей в большой зал птичьих представлений. Там в церемониальном наряде, расшитом красными цветами, поджидал гостей с дирижёрской палочкой наготове Попугай Хань. Как только они вошли, работница повернула рубильник, зажглись разноцветные светильники, и с жёрдочки прямо напротив входа двадцать волнистых попугайчиков закричали в унисон: «Добро пожаловать, добро пожаловать! Сердечно приветствуем! Добро пожаловать, добро пожаловать! Сердечно приветствуем!» Растроганные гости зааплодировали. Впорхнувшие следом чижи с розовыми бумажными свитками в клювах вложили их в руки каждому посетителю. Развернув свитки, те прочитали: «Приветствуем высоких гостей, прибывших дать руководящие указания! Просим высказывать ваши ценные критические замечания!» Гости аж языком защёлкали от восхищения. Программу продолжили две хохлатые майны в крошечных красных халатиках и зелёных шапочках. Они вразвалочку вышли на сцену перед микрофоном и нежными голосками заговорили: «Здравствуйте, дамы и господа! Добро пожаловать в птицеводческий центр, Дунфан». Просим высказывать ваши ценные критические замечания». Когда одна заканчивала фразу, другая тут же повторяла её на беглом английском.

— Чисто оксфордское произношение, — отметил прекрасно владеющий английским начальник отдела внешней торговли.

«А теперь вашему вниманию предлагается сольное исполнение «Песни освобождению женщины». Исполнитель — священная майна».

Одетая в сиреневое платьице майна подошла к микрофону и низко поклонилась, продемонстрировав два ярко-жёлтых пятна на голове: «Сегодня я исполняю историческую песню, которая посвящается уважаемому мэру Цзи. Надеюсь, вам понравится. Спасибо!» Ещё один глубокий поклон — ещё раз жёлтые пятна. На сцену выскочили десять канареек и в унисон взяли начальные ноты. Раскачиваясь, запела и майна:

Старый уклад с мрачным колодцем сравню, сухим и бездонным,

в нём мы — угнетённый народ, а женщин бесправней нет.

Новое общество с солнцем сравню, благодатным, дарящим,

Несёт для всего народа, для женщин свободы свет.

Зрители бурно зааплодировали. Гэн Ляньлянь и Цзиньтун украдкой наблюдали за Цзи Цюнчжи. Её лицо не дрогнуло, она не хлопала и не кричала «браво». Обеспокоенная Гэн Ляньлянь незаметно толкнула его локтем:

— Что это со старушкой?

Цзиньтун лишь помотал головой.

Гэн Ляньлянь кашлянула, привлекая внимание:

— А теперь приглашаем уважаемых гостей перекусить. Наш Центр образован недавно, средства ограничены, и угощение будет скромное. Просим на банкет из ста птиц.

К микрофону снова подбежали ведущие майны и в один голос заговорили: «Банкет из ста птиц, банкет из ста птиц, для изысканного вкуса нет границ. Для любителей поесть изрядно — страусы, для малоежек — колибри. Кряква, голубой ушастый фазан. Японский журавль, королевский фазан. Козодой серпокрылый, гриф бурый. Дрофа, крапивник красный, дубонос. Уточка-мандаринка, пеликан, китайский соловей. Иволга черноголовая, хуамея, дятел. Лебедь, баклан, фламинго…»

Не дожидаясь перечисления всех блюд, Цзи Цюнчжи повернулась и с каменным лицом зашагала к выходу. За ней, не скрывая своего разочарования, потянулись подчинённые.

Как только Цзи Цюнчжи села в машину, Гэн Ляньлянь со злостью топнула ногой:

— Вот ведь не сдохнет никак, ведьма старая!

На следующий день до ушей Гэн Ляньлянь донесли основное содержание проведённого мэром совещания. «Не птицеводческий центр, а балаган какой-то! — ругалась Цзи Цюнчжи. — И пока я мэр города, ни одного фэня государственных кредитов этот балаган не получит!»

— Сволочь старая! — ухмыльнулась Гэн Ляньлянь. — А мы, как говорится, почитаем арию верхом на муле, — вспомнила она известный сехоуюй,[214] — поживём — увидим.

Она велела Цзиньтуну развезти по домам всем, кто посетил тогда Центр — за исключением Цзи Цюнчжи, конечно, — заранее приготовленные подарки: по цзиню ласточкиных гнёзд и по букету павлиньих перьев. Особо важным гостям, таким как заведующие филиалами банков, добавили ещё цзинь.

— Невестка, мне с таким делом… не справиться… — выдавил из себя Цзиньтун.

Серые глазки Гэн Ляньлянь вмиг стали змеиными:

— А коли не справиться — что поделаешь, поищите себе работу в другом месте, — ледяным тоном заявила она. — Может, эта ваша добренькая учительница подыщет вам чёрную чиновничью шапку.[215]

— А если взять дядюшку охранником на ворота или ещё кем-нибудь? — встрял Попугай.

— Помолчи лучше! — окрысилась на него Гэн Ляньлянь. — Он твой дядюшка, а не мой! У меня здесь не богадельня.

— Кто же режет осла после того, как смолото зерно… — промямлил Попугай.

Гэн Ляньлянь запустила в него чашкой с кофе. Глаза засверкали желтизной, и она, разинув рот, заорала:

— Вон! Вон! Оба вон отсюда! Лучше не выводите меня, не то изрублю на куски и орлам скормлю!

У Цзиньтуна аж сердце захолонуло.