Большая грудь, широкий зад

К последнему дню руки совсем обессилели, а пальцы натёр до кровавых пузырей. Всё это многообразие грудей я разделил на семь больших категорий, как расставляют в аптеке снадобья традиционной медицины. Каждая большая категория подразделялась на девять помельче, а остальное я классифицировал как особую статью. Такие, как Одногрудая Цзинь, например. Или, как я обнаружил тогда, набитые какой-то химией. Твёрдые, как застывший гипс, абсолютно безжизненные. Страшное дело! Сразу вспомнилась стальная грудь Лун Цинпин. Только даже ей до такого далеко. У той хоть кожа была, пусть и железная. А эта что: с виду хоть куда, а дотронешься — ужас! Твёрдая-претвердая, аж звенит. «Осторожно — стекло», «Не кантовать», «Боится сырости», «Беречь от огня». Она сконфузилась и, казалось, вот-вот разрыдается. Я не стал ничего говорить. Сдерживая отвращение к этой ненастоящей груди, я, как обычно, пощупал её, прильнул губами. Я спасал её репутацию среди товарок и понял, что она мне признательна. Ладно, какие тут церемонии, люди не забывают, когда их выручают, а что самому пришлось чуть пострадать, так это ерунда. Творишь добро — не жди воздаяния, на Небесах всё известно.

— Ну как, дядюшка, — смеялся Сыма Лян, — почти прошла твоя одержимость? В Далане мы это добро вроде всё выбрали. А не прошла — давай в Париж смотаемся, наведу тебе тамошних грудастеньких, порезвишься.

— Хватит, хватит. Такое и во сне не приснится, а тут наяву. Все ладони в волдырях. И губы не шевелятся.

— Я же говорил, никакая это не болезнь, — усмехнулся он, — а лишь мучительная, нормальная физиологическая потребность, которую долгое время не удавалось утолить. Думаю, дядюшка, теперь ты баб насмотрелся, и это уже не будет доставлять тебе столько беспокойства, верно? Эти бабские штуковины, с одной стороны, вроде бы устроены достаточно сложно, а с другой — всё проще простого. Ну, как улей у пчёл, приспособление для производства молока. Когда они выпростаны наружу, ничего красивого в них и нет. Верно, дядюшка? Ты ведь у нас специалист, а я профан, — как говорится, машу топором у ворот Баня.[229]

— Ты тоже специалист.

— Мой конёк не груди щупать, — без тени смущения заявил он. — У меня хорошо получается женщин оприходовать. Те, кто прошёл через мою постель, век меня помнить будут. Так что если рай существует, я после смерти наверняка буду там самым почётным гостем. Сам посуди: я доставляю женщине самое утончённое, самое высокое физическое наслаждение, и к тому же плачу баснословные деньги. Как ты считаешь, разве я не самая добродетельная персона в истории человечества?

Тут в спальню к нему вошли, как говорится, в лёгкой повозке по знакомой дорожке две изящные девицы.

— Обожди чуток, дядюшка, — подмигнул он. — Вот закончу с добрыми деяниями, нужно ещё поговорить с тобой кое о чём важном.

Через несколько минут обе девицы уже кричали, ничуть не сдерживаясь.

Глава 52

Родила меня мать родная, а понимает Сыма Лян. С головой, переполненной исключительными, ни с чем не сравнимыми сведениями о груди, Цзиньтун начал воспринимать мир по-другому, тоньше реагировать, избавился от тревог, кожа стала не такая сухая, он будто разом помолодел на несколько десятков лет.

— Ну что, дядюшка? — улыбнулся Сыма Лян, сидя на широком диване из натуральной кожи и попыхивая сигарой с филиппинского острова Лусон. — Как себя чувствуешь?

— Чувствую великолепно, как никогда, — с глубокой благодарностью ответил я.

— Хочу, дядюшка, довести начатое до конца. Ступай переоденься, покажу тебе кое-что.

Супердлинный роскошный «кадиллак» доставил нас с Сыма Ляном в оживлённый торговый район Даланя. Лимузин остановился перед новым, ещё не открывшимся салоном дамского белья. Толпа зевак окружила похожий на драконовую лодку[230] лимузин, а Сыма Лян подвёл меня к салону. Через огромные стеклянные витрины от пола до потолка, заполненные манекенами, просматривался каждый уголок в торговом зале. Над входом — вывеска витиеватой каллиграфией: «Салон бюстгальтеров, Красота»» и ещё: «Великолепные изделия, лучшие в мире. Здесь и мода, а ещё больше — искусство».

— Ну как тебе, дядюшка?

Пытаясь догадаться, что имеется в виду, и не скрывая душевного волнения, я бухнул:

— Замечательно!

— Ну, теперь ты хозяин этого салона.

Я это предчувствовал, но всё же он застал меня врасплох:

— Не подхожу я для этого, куда мне!

— Дядюшка, — улыбнулся Сыма Лян, — ты спец по женским грудям, и никто в мире не сумеет лучше тебя продавать бюстгальтеры.

И он повёл меня через бесшумно открывающиеся и закрывающиеся двери в просторный зал. Внутри ещё продолжались отделочные работы. Стены в огромных зеркалах; всё отражается, как в зеркале, и на потолке из какого-то металла. Висячие, настенные светильники — всё имеет форму груди. Несколько рабочих как раз протирали стёкла шёлковой ватой. Подбежавший прораб отвесил подобострастный поклон.

— Если что-то не устраивает, дядюшка, говори, — предложил Сыма Лян.

— «Красота» не очень, слишком избито.

— Ты эксперт, — согласился Сыма Лян. — Предлагай своё.