Наш двор стал вотчиной Ша Юэляна. С тех пор как он поселился у нас, всё время приходили какие-то люди. В тот вечер у восточной пристройки было больше суеты, чем обычно. Через оконную бумагу проникал яркий свет газовой лампы — она освещала весь двор, и в её отсветах кружились снежинки. Во дворе раздавался топот ног, со скрипом открывались и закрывались ворота, из проулка то и дело доносился звонкий перестук ослиных копыт. В восточной пристройке гремел грубый мужской смех и раздавались выкрики: «Три персиковых сада!», «Пять вожаков!», «Семь цветков сливы!», «Восемь скакунов!». Шла застольная игра, когда выбрасывают определённое число пальцев. Привлечённые ароматами рыбы и мяса, шестеро сестёр сгрудились у окна пристройки, глотая слюнки.
Матушка не сводила сверкающих глаз со старшей сестры. Та упрямо смотрела на мать, и когда их взгляды сталкивались, казалось, в стороны разлетаются синие искорки.
— Ну и о чём ты думаешь своей головой? — грозно спросила матушка.
— Что ты имеешь в виду? — парировала сестра, поглаживая пушистый лисий хвост.
— Ты из себя дурочку-то не строй.
— Мама, я не понимаю, о чём ты.
— Эх, Лайди!.. — Голос матушки погрустнел. — Ты же из девятерых самая старшая. Случись что с тобой, матери и опереться будет не на кого.
Сестра вскочила как ужаленная.
— А что ещё ты от меня хочешь, мама? — В таком негодовании её ещё никто не видывал. — У тебя душа об одном Цзиньтуне болит, а мы, девочки, похоже, тут хуже дерьма собачьего!
— Ты, Лайди, мне зубы не заговаривай. Почему это вдруг «хуже дерьма собачьего»? Если Цзиньтун золото, то вы по меньшей мере серебро. Давай сегодня поговорим откровенно, как мать с дочерью. Этот Ша та самая ласка, что пришла к курам с новогодними поздравлениями, — ничего доброго за душой. А на тебя, как я вижу, он глаз положил.
Опустив голову, сестра продолжала поглаживать лисий хвост. В глазах у неё стояли слёзы.
— Мама, мне бы выйти за такого человека, больше ничего и не надо.
Матушку будто передёрнуло:
— Ты, Лайди, выходи за кого хочешь, я не против, но не за этого Ша.
— Ну почему?
— А вот непочему.
— Надоело горбатиться на вашу семейку, хватит! — с неожиданной злобой выпалила сестра.
Голос её звучал так пронзительно, что матушка аж замерла, вглядываясь в покрасневшее от злости лицо и вцепившиеся в лисий хвост руки. Она пошарила рядом со мной, нащупала смётку для кана и, высоко подняв её, возмущённо воскликнула:
— Ах вот как ты со мной разговариваешь! Смотри, как бы я тебя до смерти не запорола!
Она соскочила с кана и занесла смётку над головой сестры. Лайди даже не попыталась защититься — наоборот, с вызовом подняла голову. Рука матушки замерла в воздухе, а опустилась уже расслабленно, бессильно. Отшвырнув смётку, она обняла сестру за шею и со слезами запричитала:
— Лайди, нам с этим Ша не по пути… Разве я могу спокойно смотреть, как моя собственная дочка бросается в пучину несчастий…
Сестра тоже начала всхлипывать.
Когда обе выплакались, матушка вытерла Лайди слёзы тыльной стороной ладони и взмолилась:
— Доченька, пообещай матери, что не будешь водиться с этим Ша.
Но сестра стояла на своём:
— Мама, но я только и желаю, что быть с ним! Да и семье хочу добра. — Она покосилась на лежащие на кане лисью шубу и курточки из рыси.
— Завтра чтобы все скинули это барахло! — не сдавалась и матушка.
— И ты будешь смотреть, как мы с сёстрами околеваем от холода?!
— Спекулянт проклятый, вот он кто! — бросила матушка.
Сестра отодвинула дверной засов и, даже не обернувшись, вышла из дома.
Матушка, словно обессилев, откинулась на кане; было слышно, как из груди у неё вырывается сиплое дыхание.
В это время под окном послышались нетвёрдые шаги Ша Юэляна. Язык у него заплетался, и губы не слушались. Наверняка он намеревался легонько постучать по подоконнику и деликатно заговорить с матушкой о женитьбе. Но под воздействием алкоголя чувства притупились, а желаемое и действительное не совпадали. Он забарабанил в окно с такой силой, что прорвал дыру в бумаге, и через неё влетел холодный воздух с улицы и запах перегара.
— Мамаша! — заорал он гнусным и в то же время потешным голосом завзятого пьянчуги.
Матушка соскочила с кана, застыла на секунду, потом снова забралась на него и подтащила меня поближе к себе.
— Мамаша… — старательно выговаривал Ша Юэлян, — нашу с Лайди свадьбу… когда бы нам устроить… Нетерпеливый я вот такой немного…
— Собралась лягушка лебединого мясца поесть, — процедила сквозь зубы матушка. — Ой размечтался ты, Ша!
— Что ты сказала? — переспросил Ша Юэлян.
— Размечтался, говорю!
Он будто внезапно протрезвел и без малейшей запинки произнёс:
— Названая матушка, я, Ша, ещё никогда и ни у кого ничего смиренно не просил.
— А тебя никто и не заставляет просить.
— Названая матушка, — холодно усмехнулся Ша, — у Ша Юэляна, если что задумано, всё исполняется…
— Тогда тебе придётся сперва убить меня.
— Я твою дочку в жёны взять собрался, — усмехнулся Ша Юэлян. — Как я могу свою тёщу убить?
— Значит, никогда мою дочку не заполучишь.