Большая грудь, широкий зад

– А ты из каких будешь? – вдруг вопросил он, буравя глазами широкое лоснящееся лицо.

Ван Чжао в растерянности отвернулся, не зная, что и сказать.

– По виду ты если не помещик, то из зажиточных, – чеканил политинструктор, – а если не из зажиточных, то лавочник. Как ни крути, никак не из тех, кто зарабатывает на жизнь в поте лица. Паразит – вот ты кто, и живешь за счет эксплуатации других!

– Вы несправедливы ко мне, начальник, – запротестовал Ван Чжао. – Я парикмахер и зарабатываю на жизнь своим умением. В доме у меня две убогие комнатушки, земли нет, ни жены, ни детей. Сам наелся – вся семья неголодна. Сегодня поел, а завтра уж как бог даст. Меня намедни в районной управе зарегистрировали как мелкого ремесленника, что приравнивается к крестьянину-середняку, а это ведь основная сила!

– Чушь! – отрезал безрукий. – Ты, я погляжу, здоров языком чесать, чистый попугай, да вот только разговорами Тунгуань117 не преодолеешь. Твою тележку мы реквизируем! – Он повернулся к Ван Цзиню с сыном: – Быстро сваливайте просо и грузите вот на эту тележку.

– Да я полжизни копил, чтобы купить ее, начальник, – заныл Ван Чжао. – Разве можно обирать бедняка?

– А я для победы руки не пожалел! – разозлился безрукий. – Сколько она стоит, твоя тележка? На передовой бойцы ждут провиант, а ты еще смеешь сопротивляться?

– Но мы же с вами не из одного района, начальник, – не унимался Ван Чжао. – И даже не из одного уезда. По какому праву вы реквизируете у меня тележку?

– При чем здесь район или уезд? Всё для тех, кто на передовой.

– Нет, так не пойдет, – заявил Ван Чжао. – Я своего согласия не даю.

Безрукий встал на одно колено, достал авторучку и стащил зубами колпачок. Потом взял четвертушку бумаги, положил на колено и принялся писать вкривь и вкось иероглифы.

– Как тебя зовут? Из какого уезда и района?

Ван Чжао назвал.

– Мы с вашим начальником уезда Лу Лижэнем старые боевые друзья, – сказал безрукий. – Кончится бой, передашь ему эту бумажку, и он выделит тебе новую тележку.

– А вот это теща начальника Лу и ее семья! – указал в нашу сторону Ван Чжао.

– Будьте моим свидетелем, уважаемая, – обратился к матушке безрукий. – Скажете, мол, обстановка была критическая, что Го Мофу, политинструктор восьмой роты полка трудового ополчения штаба поддержки передовой Бохайского района, одолжил одну тележку у вашего земляка Ван Чжао, и попросите Лу Лижэня разобраться с этим за меня. Вот и отлично! – Безрукий сунул клочок бумаги в руку Ван Чжао и рыкнул на Ван Цзиня: – Ну чего здесь топчетесь? Не доставите провиант вовремя, плетей огребете оба, а я, Го Мофу, под расстрел пойду! Быстро скидывай барахло! – уставил он палец в нос Ван Чжао.

– А я как же, начальник? – нудил тот.

– Ежели не устраивает, можешь пойти с нами. У нас в роте от одного лишнего рта не убавится, – предложил политинструктор. – А кончится бой – потащишь свою тележку обратно.

– Но я только что бежал оттуда, начальник… – захныкал Ван Чжао.

– А может, достать пистолет и уложить тебя, а? – рассвирепел инструктор. – Мы за революцию кровь проливаем и жизни отдаем, а тут столько возни из-за твоей тележки!

– Будьте моим свидетелем, уважаемая! – жалко промямлил Ван Чжао, обращаясь к матушке.

Матушка кивнула.

Ван Цзинь с сыном весело зашагали вперед, толкая перед собой тележку Ван Чжао.

Безрукий вежливо кивнул матушке и бросился догонять свою колонну.

Ван Чжао уселся на одеяло, сморщившись, как обезьяна, и бормоча себе под нос:

– Ну почему я такой невезучий! С другими ничего не приключается, а я обязательно во что-нибудь вляпаюсь! Кому я что не так сделал? – Слезы текли по его толстым щекам.

Наконец мы добрались до подножия большой горы, и широкая дорога разошлась на десяток тропинок, вьющихся вверх по склону. К вечеру, в мрачных, холодных сумерках, беженцы собрались, чтобы обменяться противоречащими одна другой новостями. Каких только диалектов здесь не звучало!