Большая грудь, широкий зад

– А вот рыданий твоих тут не надо, – злобно бросил представитель власти. – Такие дела не мне решать.

И тут Цзиньтуна осенило. Он вытащил из кармана десять юаней, от которых отказался Кособокий Чжан, и, весь в слезах, обеими руками протянул их представителю власти:

– Примите на чайник теплого вина, начальник, один я остался, нищий горемыка, найти кого в помощь ох нелегко, а денег вот – все, что есть, даже на кремацию не хватит… Да и там государственное электричество потребляешь, воздух казенный загрязняешь. Сжальтесь, пусть уж здесь гниет матушка… Смилуйтесь…

Тот презрительно глянул на мятые, захватанные купюры и заорал:

– Ты что это! Соображаешь, что делаешь? Взятку даешь, госслужащего в коррупцию втягиваешь, преступное деяние! Хочешь, чтобы я из-за пары грязных бумажек поступился принципами? Не дождешься! – Он топнул ногой и торжественно, будто судья, изрек: – Чтобы до темноты выкопал! Иначе церемониться не будем!

И, задрав нос, удалился. Как появился, будто с неба свалился, так и исчез, словно в дверь в земле зашел. Сгорбившись, будто от тяжести новой беды, Цзиньтун сидел возле свежей могилки и тихо плакал, обхватив голову руками: «Эх, господин хороший! Народ привык почитать властями всех, кто из казны зарплату получает и ест казенный хлеб. Пролетело вот несколько десятков лет как один день – и что, жить под вами легче стало? Ну сожги я матушку, что, разве пепел не нужно закапывать? А здесь и от города далеко, и земля не пахотная… Закопаешь мертвого, разве через несколько лет он с землей не смешается? Вот ты заставляешь выкапывать тело, а дальше как? Я один как перст, на себе не унести, везти не на чем, платить за кремацию нечем, да еще и урну покупать надо. Чтобы собрать земляков на помощь, и то все ноги исходил. Неужто не знаешь, мил человек, что нынче не то что прежде, без денег никто ничего не делает, не как раньше поступали, по-братски. Дядюшка Кособокий Чжан денег не взял, да и могильщики ничего требовать не стали, а ведь тело принести тоже денег стоит. Денег не взяли, а как мне стольким людям признательность свою выказать? Эх, начальник, поставил бы ты себя на мое место…» И так он все причитал и причитал, будто суровый представитель власти еще стоял над ним.

По узкой грунтовой дороге, подпрыгивая и поднимая шлейф пыли, приближался серебристо-серый японский джип. Цзиньтун перепугался, решив, что это уже за ним. Но по мере приближения дорогущего стального чудовища, наоборот, успокоился. «Пятнадцать лет в лагере отсидел, отсижу еще сколько понадобится, подумаешь. Там есть кому и на работу поднять, и накормить, вкалывай знай как следует, и всё в порядке. Для таких, как я, там, можно сказать, рай. А самое главное – арестовав меня, они и за десять тысяч юаней вряд ли найдут того, кто захочет раскапывать могилу. Так что, может, и не потревожат матушку, и этот кусочек земли дунбэйского Гаоми останется за ней, наконец-то она обретет покой. Я за всю жизнь столько бед матушке принес, так что если в конце концов смогу обеспечить ей покой, даже за счет своей свободы, это стоит того. То бишь мне, такому непочтительному сыну, хоть раз удастся исполнить сыновний долг и оправдать надежды, что на меня возлагали – до сей поры тщетно». При этой мысли он буквально опьянел от счастья. Вытер слезы, встал, морщины на лице разгладились, плечи расправились, будто скинул тяжкое бремя. Он вытянул руки перед грудью и стал ждать холодного прикосновения наручников. Но, к его полному разочарованию, джип, пружиня, промчался мимо, ослепив блеском покрытых амальгамой стекол, из-за которых внутри ничего не видать. Через сотню метров от могилы он остановился. С обеих сторон открылись дверцы, и из машины вышли трое: крупный мужчина в свободном бело-голубом охотничьем костюме; еще один – поджарый, с двумя двустволками на руке, на локте – мобильный телефон в футляре. Когда-то у Цзиньтуна тоже висел такой – золотое времечко было в центре «Дунфан». С ними женщина в темно-красной юбке. Издалека не разобрать, но, судя по сияющей, как фарфор, коже, недурна собой.

Троица неспешно двинулась по сырой тропинке к болотам. Женщина громко щебетала, иногда заливисто смеялась. Здоровяк то и дело откашливался, низко и звучно. Худой почтительно следовал за парочкой, сразу видно – секретарь. Здоровяк вдруг протянул руку назад, и секретарь быстро передал ему ружье. Здоровяк схватил его и, почти не целясь, выстрелил дуплетом. Звук был звонкий, как капель, и оглушающе громкий. С болот хлопая крыльями, поднялась в небо стая лебедей. Две птицы упали, сраженные выстрелами: одна, уже мертвая, плавала на мелководье, другая билась в зарослях травы, вздымая крыльями воду и грязь. Шея ее, окрашенная кровью, изгибалась и покачивалась, как танцующая пестрая змейка.

– Попал! Попал! – захлопала в ладоши женщина. – Вы просто чудо-стрелок, вице-мэр Ма!