Большая игра

— В порядке твой глаз, не беспокойся, я его внимательно осмотрел, — успокоил меня товарищ. Нет, уже не просто товарищ, а друг. Настоящий, проверенный. — Да и рана не такая страшная, как показалось на первый раз. Я тебе слово даю, когда опухоль спадет и все заживет, у тебя лишь узкий шрам останется. А шрамы гусар украшают.

— Болтун! — буркнул я. За свою внешность я не особо переживал, мне лишь калекой становиться совершенно не хотелось. А шрамы… Да на них вообще плевать. Но лицо, как говорится, на самом виду. Как Катя меня воспримет в новом виде? Вот этот вопрос меня и волновал главным образом.

Оставшийся путь проходил легче, сознание я потерял всего один раз. Хорошо помню кишлак Янгаджи, тень в скалах у Мулла-Кари. Силы медленно возвращались и если бы не солнечный удар — вот досада — я бы пришел в себя быстрее. Солнечный удар оказался совсем не к месту. Он и для здорового человека крайне неприятная вещь, а что говорить про меня в таком состоянии?

Последний день вновь вышел крайне неприятным и тяжелым. Но мы все же добрались. И когда я увидел впереди стены Красноводска, услышал русские голоса и шум, то понял, что все у меня будет хорошо.

Глава 4

В лазарете Красноводска я пробыл больше недели. И хотя раны благополучно затянулись, а дело шло на поправку, последствия солнечного удара и общая слабость заставили меня задержаться на больничной койке.

Как я потом узнал, Скобелев доложил полковнику Столетову о нашем рейде и всячески расхваливал мою смелость и сообразительность. Михаил навещал меня ежедневно, принося различные гостинцы — папиросы, дыни, вино и даже один раз умудрился незаметно засунуть под одеяло вяленого жереха. Не знаю, на что он рассчитывал, так как доктор запах почувствовал и пожурил меня за «легкомысленное отношение к собственному выздоровлению». Но я все равно был благодарен Скобелеву. Мы с ним стали друзьями. Миша оказался надежным товарищем.

Один раз в лазарет зашли полковник Столетов и его заместитель Буков. Они некоторое время расспрашивали меня о здоровье, похвалили за проявленное мужество и удалились, пожелав скорейшего выздоровления.

А так было скучно. Еще заглядывал Архип, но с ним, в силу разницы в положении, по душам разговаривать не получалось. Снегирь любил меня, уважал, оберегал и заботился, я отвечал ему тем же, но все же пропасть между нами в сословном обществе выглядела непреодолимой.

Правда, помимо доктора, за мной ухаживали две сестры милосердия. Первая, строгая Ольга Нилова, особой симпатии не вызывала. Худоба, нескладная фигура, отсутствие груди и бедер не позволяли причислить ее к красавицам. Ей уже исполнилось двадцать семь, что по местным меркам относило ее к категории старых дев. Замуж Ольгу никто не брал и оттого характер у девушки испортился. Она ходила, поджав губы и сдерживая раздражение.

А вот вторая, миленькая восемнадцатилетняя Тонечка Осипова девушкой оказалась замечательной, скромной и заботливой, но только я такой типаж знал. Серьезные и верные, подобные дамы влюблялись раз и навсегда. Дай им лишь повод, небольшой намек, и она положат свою жизнь к твоим ногам и будут верны до гроба. А мне подобное совершенно не нужно. Я Катю люблю, а Тоне портить жизнь совершенно не хотелось. Так что приходилось выдерживать дружески-нейтральную линию и позабыть об «амурах».

Когда в первый раз сняли повязку, я получил зеркало и смог вдоволь насмотреться на собственную физиономию. Опасения, что все окажется плохо, не подтвердились. Узкая тонкая полоска шрама начиналась над левой бровью, разрезала ее пополам и продолжалась до середины щеки. Сейчас воспаление и краснота прошли не до конца, но когда все окончательно заживет, будет вполне неплохо. А для гусара Смерти, так и вовсе — прекрасно. Главное, чтобы Катюше мой шрам не испортил настроение.

— Любуешься собой? — весело поинтересовался заглянувший в палату Скобелев при виде зеркала.

— Ага.

— А что любоваться? Ты же не институтка и не конь на продажу, — он оглянулся и, убедившись, что посторонних в палате нет, протянул мне очередную пачку папирос первого сорта, производства фабрики братьев Крафт. Здесь, в глубинке, они считались большой редкостью и признаком хорошего тона. — У меня добрые новости, Миша. Бумаги и данные по нашей экспедиции переслали в Петербург, в военное ведомство. Полковник Столетов отправил на нас с тобой рапорт в Ташкент. Скоро получим по ордену, если генерал-губернатор утвердит бумаги.

— Утвердит, — я нисколько не сомневался, что Кауфман именно так и поступит. Человек он не жадный. Интересно, чем наградят на сей раз? Анной или Станиславом?

Скобелев задержался на час. Мы с ним разговаривали обо всем подряд, я упомянул Катю, брата и Полину. Сестренка моя росла натурой серьезной, начитанной и смышленой. Я не знал, какая будущность ее ожидает, но естественно, хотел девушке счастливой и долгой жизни.