Он вскочил посреди ночи с криком, едва не падая с кресла — кровать так и стояла заправленной с первого дня их приезда. Сердце колотилось как бешеное, по щекам бежали слёзы. Сорвав с себя одеяло, Алголь прошел в ванную и умылся, с остервенением плеская в лицо холодной водой. До уха донёсся стук в дверь и приглушённый голос майора.
— Алголь, всё в порядке? Я слышала крик… Открой дверь.
Растерев лицо полотенцем, он направился к двери. Щелкнул замок, тусклый свет ночных светильников из коридора проник во тьму его номера. Майор, одетая лишь в тонкую ночную пижаму да накинутую поверх куртку, выглядела обеспокоенной.
— Эй, что-то случилось?.. — её взгляд буквально ощупывал лицо ретранслятора: — Могу я пройти внутрь?
Он молча отошёл в сторону, освобождая проход. Кира вошла и практически беззвучно прикрыла за собой дверь, включив свет.
Смятое одеяло, валявшееся на полу, шум еле бегущей воды из ванной, небрежно висящее на дверной ручке полотенце. Она подошла к застелённой кровати и провела рукой по покрывалу. Холодное.
— У тебя кто-то был?
Он отрицательно покачал головой. Майор с сожалением вздохнула: — Ну и зря. Та девчонка, Электра, кажется, была бы непрочь…
— Это был кошмар, — резко оборвал её ретранслятор. Ехидная улыбка, едва показавшаяся на лице Киры, растаяла без следа: — Снова?..
Он кивнул. Майор вздохнула и опустилась на кровать, жестом приглашая его сесть рядом. Алголь, помедлив, занял своё место в кресле.
— Я понимаю, что мы не настолько близки, чтобы ты открывался мне, но может быть, расскажешь? — стараясь выглядеть непринужденно, она откинулась назад: — От этого обычно становится легче.
Он продолжал молчать, изредка переводя взгляд на Киру. Если присмотреться, он мог увидеть сквозь полупрозрачную ткань пижамы её фигуру, изогнутую линию бёдер и крепкую, упругую грудь. Алголь опустил глаза.
— Знаешь, мне тоже снятся кошмары, — она подняла глаза к потолку, прикрывая веки: — Снится Николай. Снится, как меня душат в коридорах Института. Как одного из вас убивают в бою. Людям обычно снятся их страхи. То, что они не хотят, чтобы оно случилось.
— Это уже случилось, — шепотом произнес он без тени эмоций: — Уже давно.
— Тени прошлого… — она снова посмотрела на него.
Один бог знал, сколько всего видели эти тёмные, подернутые вспышками разрядов глаза. Она ощутила такую глухую боль и одиночество, что душа невольно сжималась в комок. Кира вспомнила себя в шестнадцать, вспомнила, как плакала ночами напролёт по погибшему отцу, как отказывала себе в праве любить, радоваться, быть человеком. Она наказывала себя за то, что осталась живой. Если бы тогда был кто-то, кто вырвал её из плена боли и самобичевания, просто обнял и сказал, что всё будет хорошо — может и её жизнь сложилась бы иначе?
Вздохнув, она встала с кровати: — Проводи меня, пожалуйста.
Уже открыв дверь, она развернулась и еще раз посмотрела в его безразличное лицо.
— Тебе нужно выспаться, завтра важный день.
Он коротко кивнул. Мысленно упрекая себя за нерешительность, Кира произнесла: — Алголь…
Спокойный, холодный взгляд ретранслятора упёрся в её лицо. Сплошная, непроницаемая стена, которой он отгораживался от столь жестокого мира. Нерушимый барьер. Она подалась вперёд и обняла его, прижимая к себе.
— Прости нас, если сможешь, — губы Киры были прямо напротив его уха, заставляя вздрагивать от тёплого дыхания, ощущавшегося кожей: — И за то, что я — не она. Но кто-то же должен.
— Вы не должны…
— На моём месте должна быть другая, — она улыбнулась и расцепила объятья, выпуская отшатнувшегося ретранслятора: — А до тех пор я буду здесь.
Он опустил глаза — впервые за всё время, что она знала этого угрюмого и невероятно опасного парня, он выглядел смущённым.