Большая Игра против России: Азиатский синдром

В декабре 1905 года либералы отстранили тори от власти. Новый кабинет, возглавляемый сэром Генри Кемпбелл-Беннерменом, искренне стремился окончательно достичь долговременного соглашения с русскими. Вскоре после прихода к власти новый министр иностранных дел сэр Эдвард Грей начал запускать в сторону Санкт-Петербурга пробные шары насчет улаживания давних разногласий двух стран в Азии. Но предстояло еще преодолеть десятилетия взаимной подозрительности. Британское правительство и власти Индии, находившиеся под мощным давлением «ястребов», крайне подозрительно относились к любым российским предложениям; Санкт-Петербург находился под аналогичным влиянием своих англофобов, особенно военных. Действительно, после разгрома на Дальнем Востоке в некоторых российских кругах вспыхнули бурные дебаты насчет вторжении в Индию, чтобы попытаться стереть позор поражения. Многие, кстати, были убеждены, что англичане подстрекали японцев напасть на них. Главным препятствием, беспокоившим британское общественное мнение, был деспотичный характер правления Николая. Отношения несколько смягчились, когда вскоре после революции 1905 года царь созвал первый парламент России, Думу, но ухудшились вновь, когда Первая Дума вскоре была распущена. Но все же оба правительства стремились раз и навсегда уладить азиатский вопрос, который за эти годы поглотил столько их энергии и ресурсов. Несколько месяцев продолжались утомительные переговоры. Вопрос касался исключительно урегулирования всех спорных проблем в отношении трех стран — Тибета, Афганистана и Персии. Все эти страны являлись важнейшими для обороны Индии. В августе 1907 года после многократных разногласий и задержек сэр Эдвард Грей и российский министр иностранных дел граф Александр Извольский пришли наконец к соглашению.

Большая Игра покатилась к своему концу. Соглашение было направлено не только на то, чтобы решить постоянные региональные противоречия между двумя странами, но и на то, чтобы сдерживать экспансию Германии в восточном направлении (хотя про это в нем не было ни малейшего упоминания). В то же самое время Санкт-Петербург предупреждал, чтобы в будущем Британия больше не препятствовала его желанию установить контроль над турецкими проливами. Имелось в виду опять-таки противостояние немецкому присутствию в проливах, которого Британия теперь боялась больше всего.

31 августа в Санкт-Петербурге в условиях строжайшей секретности историческое англо-российское соглашение было подписано графом Извольским и британским послом сэром Артуром Никольсоном. В отношении Тибета обе страны согласились воздерживаться от любого вмешательства в его внутренние дела, не искать никаких концессии для железных и шоссейных дорог, шахт или линий телеграфа, не посылать туда никаких представителей, а вести дела с Лхасой только через верховные власти Китая. Русские формально признали, что Афганистан находится в сфере британского влияния. Они заверяли, что не станут посылать туда никаких агентов, а все политические сношения с Кабулом будут вести через Лондон, хотя вольны будут там торговать. Со своей стороны англичане гарантировали неизменность политического статуса Афганистана. Кроме того, признавая обоснованность беспокойства Санкт-Петербурга, что Британия и Афганистан выступят совместно против царского правления в Центральной Азии, англичане торжественно обещали, во-первых, что подобного никогда не произойдет, а во-вторых, что они будут сдерживать Кабул от любого проявления враждебности.

Соглашение относительно Персии было гораздо сложнее. В то время, как обе стороны заверяли, что уважают ее независимость и позволят третьим странам свободно там торговать, они согласились разделить ее на две сферы влияния нейтральной зоной. России достался север и центр, включая Тегеран, Тебриз и Исфахан, Англии же оставался юг, включая жизненно важный проход в Персидский залив. Как выразился сэр Эдвард Грей: «На бумаге это была равноценная сделка. Часть Персии, прилегающая к Индии, защищена от российского проникновения. Часть Персии, доступная России, защищена от британского проникновения». Тем не менее он убеждал, что для Британии сделка выгоднее. «Практически, — писал он, — мы не уступили ничего. Мы не собирались проводить в Персии наступательную политику. Но британское продвижение в Персии так же точно угрожало России, как российское продвижение в Персии могло стать угрозой Индии». Не удивительно, добавлял он, что графу Извольскому трудно было убеждать российских генералов, «сдающих» так много, «в то время как мы уступили то, что имело небольшое или вообще не имело для нас никакого практического значения».