Большая игра СМЕРШа

В три часа дня хозяйка пригласила гостей к столу. Не спеша, все заняли свои места, и наступила та праздничная минута, когда гости, соблюдая такт и приличие, смиренно и тихо ждут начала торжества. Слышны были лишь негромкое перешептывание сидевших радом пар, предлагавших друг другу ту или иную закуску, шипение напитков при наполнении бокалов, легкое позвякивание приборов. Но вот справа от Сергея Николаевича поднялся его сослуживец, высокий, стройный, с пышной седоватой шевелюрой, шатен, и, окинув взглядом притихших гостей, торжественно и четко густым баритоном произнес первый тост.

И застолье мгновенно пришло в движение: последовали поздравительные возгласы, чоканье бокалами, поцелуи и новые, новые тосты.

Поздравляя юбиляра, все подчеркивали его талант инженера-конструктора, добившегося получения степени доктора технических наук и лауреата государственной премии, большое трудолюбие, душевность, доброту, уважительное отношение к товарищам по работе, активное участие в общественно-политической жизни коллектива, счастливое супружество с Ольгой Павловной, благополучие и процветание крепкой и дружной семьи.

Часа через два, когда гости насытились, и порыв поздравлений утих, Сергей Николаевич объявил перерыв. Все стали расходиться небольшими группками по разным уголкам сада, предаваясь отдыху и излюбленным играм. Костин, взяв под руку одного из гостей, мужчину чуть выше среднего роста, с редкими седыми волосами, зачесанными назад, с правильными, тонкими, но уже заметно увядавшими чертами лица, предупредительно спросил:

— Как самочувствие, Дмитрий Петрович? Не устали?

— Спасибо, все нормально.

Они пошли по тенистой аллее вглубь усадьбы, где в укромном уголке под кронами трех разросшихся густых лип висел гамак. Устраиваясь в гамаке, бросив в рот таблетку валидола, гость заметил:

— Вот здесь, пожалуй, самое приятное место для отдыха, особенно для нашего брата-сердечника, когда требуется полное спокойствие.

— Что, плохо себя почувствовали? Может быть, пригласить врача? — встревожился Костин.

— Нет, нет. Не беспокойтесь, Сергей Николаевич. Валидольчик — это просто так, для профилактики.

— Ну, смотрите, только, пожалуйста, не стесняйтесь. Врача вызвать не трудно, да и среди гостей есть медики, могут посмотреть сейчас же.

— Благодарю вас, Сергей Николаевич, Самый лучший врач — это общение с природой. Полюбуешься на эту красоту, отдохнешь, подышишь кислородом, и все напряжение как рукой снимет. Так что вы, пожалуйста, не беспокойтесь, и идите к гостям, займите их, возвращайтесь, так сказать, к исполнению своих обязанностей.

— Хорошо, тогда отдыхайте. А когда закончится перерыв, я зайду за вами. Приемлемо?

— Вполне, спасибо.

Гостем, о здоровье которого так беспокоился Костин, был я. Глядя на удаляющегося Сергея Николаевича, уверенно шагавшего, степенного, спокойного, довольно еще стройного и крепкого, я невольно мысленно обратился к прошлому, и передо мной, как наяву, предстала картина первой встречи с ним и весь ход последующего развития наших отношений. Я был на пять лет старше Костина. Когда встретились с ним, я являлся младшим лейтенантом госбезопасности, носил три кубика в петлицах, работал оперативным уполномоченным Центрального аппарата советской контрразведки. Теперь в звании полковника в отставке находился уже на заслуженном отдыхе.

Воспоминания настолько захватили меня, что, возвратившись домой, я тут же сел за письменный стол, сгорая от нетерпения изложить их на бумаге. Вот, как это было.

Закончив, как обычно, трудовой день в третьем часу ночи, я расстелил на диване в служебном кабинете постельные принадлежности и лег спать. По давней привычке взял в руки томик стихов Сергея Есенина, чтобы быстрее отвлечься от дневных забот.

Изумительная лирика поэта действовала успокаивающе, она мысленно уносила меня в родную карельскую деревушку на берегу живописного озера почти у самой границы с Архангельской областью. Здесь прошло мое детство и первые годы отрочества. Они были тяжелыми из-за постоянной нужды и трудно добываемых средств к существованию, но вместе с тем, незабываемо прекрасными на лоне на редкость чистой, девственной природы, окружавшей деревню. Затерявшаяся в глухом лесном краю, по существу ничем не примечательная, она представлялась мне до боли в сердце близкой и дорогой, покорявшей своей самобытностью, натуральностью, непритязательностью населявших ее простых, скромных тружеников с их радостями и печалями.

Мои воспоминания прервал телефонный звонок.

— Ты еще бодрствуешь? — услышал я несколько хрипловатый, усталый голос своего начальника отделения Барникова.

— Пока да, но уже в горизонтальном положении.

— Ну, коль не спишь, зайди, есть дело.

Я встал, быстро оделся, привел себя в порядок и направился к Барникову, кабинет которого находился на том же шестом этаже дома два но улице Дзержинского.