Большая игра СМЕРШа

В это время раздался телефонный звонок. Барников взял трубку. Звонил начальник отдела Тимов.

Попросив Смирнова выйти с Костиным в приемную, Барников, обращаясь ко мне, сказал:

— К сожалению, я должен уйти. Идите к себе, подготовьте служебную записку и отправьте задержанного во внутреннюю тюрьму, завтра оформим документы для представления прокурору.

— Главное сейчас — напарник. Его нельзя упустить. Выясните у Костина все, что он знает о нем.

По уходе Барникова я тут же в кабинете написал служебную записку начальнику тюрьмы, попросил Машу сразу же ее отпечатать и передать через секретаря отдела на подпись Тимову, а сам со Смирновым и Костиным перебазировался в свой кабинет. Не успели мы расположиться, как явилась Маша.

— Держите, вот Ваша записка, все в порядке.

— Спасибо, Машенька, за оперативность, считай, что мы твои должники.

— Ловлю на слове, учтите, — улыбнулась она и вышла из кабинета.

Я тут же позвонил дежурному тюрьмы и вызвал вахтера. Вместе с ним проводил Костина до приемного изолятора, предупредив дежурного, чтобы его поместили в отдельную камеру и ни в коем случае не стригли. Возвратившись в кабинет, попрощался со Смирновым, попросив его проследить за установкой родных Костина.

Оставшись один, я почувствовал сильную усталость. Выпил немного воды и прилег на диван. Но отдыха не получилось. Предстоявшие заботы, не выходили из головы, невольно заставляя ворошить в памяти все события только что пережитого в свете многих вопросов: можно ли Костину верить, правду ли он говорит, что имел намерение явиться в органы госбезопасности с повинной, чем это можно доказать и, главное, можно ли и как именно использовать его в мероприятиях против вражеской разведки. Эти думы заставили меня встать. Часы показывали девять вечера, хотелось есть и я пошел в буфет, предварительно позвонив Климу, но он не отозвался.

Наспех съеденный винегрет, какая-то крупяная запеканка и стакан чая несколько взбодрили меня. Возвращаясь к себе, я заглянул в приемную Барникова, его еще не было, а Маша разговаривала со своей подругой Аней из другого отделения. Увидев меня, она поинтересовалась:

— Ну, как отправили?

— Конечно.

— И вам не жалко, такого красавца и в тюрьму.

— Что поделаешь, Машенька, он сам посадил себя.

Придя в кабинет, я позвонил дежурному тюрьмы, попросив привести Костина.

После тюремной обработки — фотографирование, дактилоскопия, переодевание, душ, ознакомление с правилами и режимом содержания он показался мне более грустным.

— Вас покормили? — спросил я.

— Да, благодарю.

— Тогда давайте работать. Протокол пока вести не будем. Вот Вам бумага и ручка. Напишите подробно о своем напарнике: кто он, как оказался у немцев, что известно о его шпионской деятельности, его приметы, черты характера, физические данные, ну и так далее, короче говоря, все, что Вы знаете о нем, а также где и когда Вы должны встретиться с ним в Москве. Понятно?

— Ясно.

— Если возникнут вопросы, не стесняйтесь, спрашивайте.

— Хорошо.

— Взяв карандаш, Костин задумался, потер лоб, почесал затылок.

— Что, не пишется? — спросил я.

— Не могли бы Вы дать мне сигарету, — робко попросил он, — голова что-то не варит.

— К сожалению, я в этом деле не партнер, не курю.

— В моем мешке, кажется, должна быть еще пачка.

— То, что в мешке, это уже попало в опись, это уже неприкосновенно, так что придется потерпеть.

— Жаль.

Он тяжко вздохнул и склонился над листом бумаги, собираясь с мыслями.

Видя его страдания, я позвонил в соседнюю комнату Алеше Горбенко. Тот принес пачку «Беломорканала». Костин с жадностью сделал несколько затяжек. Голова у него, очевидно, закружилась. Он сжал ее ладонями, облокотившись на стол. Так сидел минуты три, затем, точно очнувшись потряс головой, потер виски, извинился и спросил:

— Кому я должен адресовать это?

— Адресуйте НКВД СССР.

— Благодарю.

— Посидев в раздумье еще несколько минут, Костин наконец приступил к работе. Писал быстро и сосредоточенно.

— Вот, пожалуй, и все, — заметил он спустя полтора часа, передавая мне четыре листа рукописного текста. Он начинался вступлением: