Большая интрига

И тем не менее они могли видеть, что оба экипажа побратались и теперь суетились вокруг раненых, не разбирая, где свои, а где чужие, а об оружии забыли думать.

«Пресвятая Троица» была старым, практически обреченным судном. Ее огромный корпус, ощетинившийся пушками, черные отверстия дул которых виднелись над обоими бортами, подставлял солнечным лучам свою ободранную обшивку.

Кто-то побежал за отцом Фовелем, чтобы он причастил троих умирающих, которые жутко стонали, лежа на палубе. Примирение недавних противников имело то преимущество, что эти несчастные смогли получить последнее напутствие священника.

После этого достойный пастырь направил свои заботы на раненых, которым уже оказывалась помощь со стороны флибустьеров и со стороны королевских моряков, независимо от того, к какому лагерю относились довольно многочисленные раненые.

Остаток ночи прошел в беспрестанных заботах о тех, кому в недавнем бою достались пули, удар алебардой или саблей.

Хотя от природы он был весьма любопытным, отец Фовель не задал ни одного вопроса; не надо быть большим психологом, чтобы по смущенному и недовольному виду обоих капитанов догадаться, что они сожалели об этом столкновении, обязанном своим возникновением воле случая. Монах сразу узнал Байярделя, к которому испытывал необъяснимую симпатию. Но в схватке погибли трое, и еще около двенадцати человек было ранено, что являло собой довольно грустную арифметику этой глупой случайности.

Вид крови и страшных открытых ран не мог, конечно, чрезмерно впечатлить людей подобной закалки. За время своего пребывания в колонии они видели и не такое. Лефор, Байярдель и сам францисканец не забыли резню в форте святого Петра, но эта странная прихоть судьбы, жертвой которой они стали, вступив в сражение друг с другом, вызвала у них мысль о том, что небо сейчас не на их стороне.

Все раненые были уже перевязаны. С бушприта срезали брамсель, разрезали его на три части и завернули в них тела трех умерших, которых затем сбросили в море с борта фрегата.

Байярдель с усталым видом, спрятав лицо в ладони рук, упал на мелкий горячий песок пляжа, когда Лефор медленно подошел к нему.

Сейчас флибустьер был без своей широкополой шляпы. Он подставлял солнцу голую грудь, поросшую удивительно длинными вьющимися волосами. Он сел рядом с Байярделем и сказал ему:

— По-моему, приятель, настало время нам разобраться. Забирайте своих раненых, а я возьму моих…

— К сожалению, все, кто умер, мои люди, — ответил Байярдель. — У вас, капитан, под началом банда настоящих разбойников!

— Н-да… Я очень расстроен, — признался Лефор, понизив голос. — Но эта жара может повредить нашим раненым, поэтому отправьте своих на судно, а я сделаю то же с моими…

— Я уже дал приказ, и скоро лодка отвезет их на «Деву», но не могу не повторить, что я потерял в два раза больше людей, чем вы.

Поскольку Лефор не нашелся, что на это ответить, тот, помолчав, снова сказал:

— Я спрашиваю себя: все ли флибустьеры так сражаются? И я содрогаюсь от мысли, когда думаю, что может случиться в Ансе-на-Гале, где я оставил Шамсенея против такого же храбреца, как вы? И что может произойти с «Быком»?

Авантюрист слегка прокашлялся, а затем делано развязным тоном ответил:

— Вчера мы действительно слышали довольно сильную пальбу со стороны Гале. Именно поэтому мы и насторожились. Я послал туда одного своего матроса, который передвигается быстрее урагана, и этот человек, Фран-Фюнен, вернулся, сообщив, что одно из судов сильно кренится на правый борт. Но это был, совершенно точно, не фрегат «Принц Генрих IV», потому что Фран-Фюнен может по памяти нарисовать силуэт любого судна из Сен-Кристофа и знает «Принца Генрих IV», как свои штаны. И мне не хотелось бы, приятель, советовать вам молиться за людей со «Святого Лорана», нет. Но все же, если у вас есть свободная минута, подумайте о них!

— Я так и знал, — воскликнул Байярдель с выражением глубокого отчаяния, — во всем виноват этот майор Мерри Рулз, черт бы его побрал!

— Я лично всегда считал этого человека негодяем с большими претензиями, — сказал в свою очередь Лефор безо всякого нажима и спокойным голосом. — И я никогда не мог поверить в то, что у него на Мартинике будет достаточно авторитета и он сможет командовать такой экспедицией, как ваша…

— Ах, приятель, если бы был жив генерал дю Парке, начало у всего этого не было бы таким убийственным!

— Эй! — заволновался флибустьер. — Что вы там такое рассказываете? Неужели генерал Парке…

— Да, мой друг, скончался! Как я вам и сказал! И умер, как настоящий, храбрый солдат, которым он всегда был до самого последнего мгновения.

Лефор запустил пальцы в бороду, что служило у него признаком глубокого раздумья.