Большая книга о новой жизни, которую никогда не поздно начать (сборник)

– Неожиданности на каждом шагу! В этих краях известный конь Пегас до того перепугался собак, что у него выросли крылья. Ах, как бы нам пригодились! – причитал Малай, когда, изрядно потрепанные, плелись они домой.

Вообще-то джинн, как ни странно, остался почти невредим. Разве что черно-белые полоски на боках разлохматились и болтались бахромой под брюхом. А вот Шухлику перепало клыков, отчего началась у него странная хворь под названием собачья старость.

Час от часу дряхлел рыжий ослик. Из него буквально песок сыпался, особенно из носа и ушей. А хвост крошился, будто глиняный.

Среди ночи его разбудило невнятное бормотание.

«Собака, мать всем собакам, ты нам не мать. Собачьи детки, всем детям детки, вы нам – не детки. Бегите, собаки, в сырой бор! Болючие раны на ногах, на боках, на хвосте, на голове и в затылке, будьте во веки веков на собаке черной, серой, белой. Сидите и во веки не сходите! Слово мое замок, а язык мой – ключ!»

В дальнем углу, откуда доносился этот заговор, пританцовывал джинн Малай.

– Простите, мой господин! – смутился он. – Как ни противно, а приходится знахарничать! Иначе от вас лишь горка песка останется…

Уже к утру собачья старость улетучилась, хвост восстановился, но на душе не стало легче.

– Похоже, не выбраться нам из колдовского логова, – рассуждал рыжий ослик. – Слишком много знаем о здешней жизни. Зачем им дурная слава?

– Может, вступим в чертово братство? – неожиданно предложил Малай. – Вступим, а потом ускользнем!

– Чтобы я клялся в смоляном круге, вызывая неизвестно чьих духов?! – подпрыгнул Шухлик. – Да никогда в жизни!

Полосатый Малай подтолкнул в бок своего господина и перешел на «ты».

– В конце-то концов, что тут дурного? Ты же, когда нужно, призываешь Ок-Таву!

– Как можно сравнивать?! Я творю Ок-Таву в своей душе. Это мое чувство восторга от каждой секунды жизни!

Он примолк и задумался. По правде говоря, уже давным-давно не посещала его прекрасная осьмикрылая ослица. Что-то мешало создать ее образ. Да и чувство Чу не подавало голоса, спало беспробудным сном. То ли всему виной здешние колдуны? Может, им удобнее, чтобы Шухлик видел все только черно-белым, без оттенков.

– Так или иначе, а на состязание придется сходить, – заметил джинн. – Поглядим, чего еще они надумают…

Среди обломков громадного гиперборейского стадиона расположились шесть ведьм и тринадцать знахарей, собиравшихся состязаться. Ведающие против знающих.

Поначалу ничего удивительного не происходило. Долго перетягивали канат, покуда не разорвали точно посередке.

Свою половину ведьмы превратили в колбасу и немедленно сожрали. Знахари оказались изобретательней – распустили канат на отдельные веревочки, потом порубили и сварили из них макароны по-флотски.

Перекусив, и ведьмы, и знахари взялись за дело со всей серьезностью. Они не столько состязались, сколько истязали всю окружающую природу!

Губительным нашептыванием на осиновую палочку ведьмы заставляли реку Вещунку бежать вспять.

Знахари, поплевывая на горючий камень Ифлос, лишали ветер дыхания.

Ведьмы остановили Луну, сделав ее ущербной.

Зато знахари уронили чертову дюжину звезд с неба и пристроили себе на лбы.

Тогда ведьмы растянули ночь на три дня.

Шухлик с Малаем то и дело задремывали, и уже не понимали, что происходит.

Все вокруг исказилось, растянулось вдоль и поперек. Камни ожили и ерзали, норовя скинуть. Редкие деревья и кусты тихо рыдали. Воздух до того сгустился, что не давал возможности встать и уйти. А на спину навалилась девятипудовая тяжесть.

Когда состязание наконец закончилось, ведьм и знахарей стало поровну – по девять. Один бесследно пропал.

Судьи никак не могли решить, кому отдать предпочтение. Или, может, нарочно дурака валяли?

– Пусть победителей определят наши гости! – раздался голос мастера Кузойнака.

Все восемнадцать ведьмо-знахарей, окружая и приговаривая хором какую-то тарабарщину, уставились на гостей, то есть на рыжего ослика и джинна.

Их заговоры и взгляды так мяли, колотили, щипали с вывертом и кололи все тело, с хвоста до ушей, что невозможно было терпеть. Даже бесследно пропавший, девятнадцатый, умудрялся лупить и пинать.

– Ничья! – заорал в отчаянии Шухлик.

– Ничьи только у тупых ослов, – поморщился мастер. – А у нас – ни за что на свете! Мы всегда победители!

И в этот миг Малай сиганул из сомкнувшегося круга, как кузнечик из-под сачка. Прыгая через камни, которые стремились подкатиться ему под копыта, джинн верещал, будто подстреленный заяц, заглушая ведьмин хор.

– Слово мое – замок! Ведьмы, знахари, колдовское отродье и особенно мастер Кузойнак! Удавитесь, поперхнитесь, лопните! Расколитесь, тресните! Ломота на вас, огневица, трясовица! Дергание, свербеж и глухая немота! Язык мой – ключ! Трижды плюю через левое плечо – тьфу! тьфу!..

Увы, ему не дали доплевать! Сцапали, подхватили, потащили вместе с Шухликом и вышвырнули, как мусор, так далеко, что, казалось, вообще из жизни.

Еле они очухались, заслышав петушиные голоса.

Оглядели друг друга и порадовались – ослы как ослы!