— Чего удивляешься? — выдавила из себя Олли. — Я целую зиму протянула на орехах и ежевичном варенье. Зато теперь я наелась!
— Вот молока-то будет! — весело ответил Грабш. — Салочка, радуйся!
Но Салка, похоже, не собиралась радоваться, потому что орала как резаная.
Грабш перепугался:
— Ее слышно до самого Чихенау!
— У нее заложен нос, — сказала Олли. — Построй дом, и она замолчит.
Он схватил котел и залил огонь в очаге остатками кофе. Переложил Салку поближе к Олли. Она приложила ее к груди, и девочка принялась сосать, а за стенами пещеры, в лесу полицейские тем временем переходили болото — как случалось не раз, когда они пытались пробраться к логову разбойника. Тут и там раздавались приказы, кто-то ругался, эхо разносило по лесу крики. Наконец послышалась пожарная сирена, и Грабш сказал Олли:
— Опять у них кто-то провалился в болото. Каждый раз одно и то же. Повезло нам, что оттепель.
Он пересел поближе к входу и деловито прислушался к шуму в лесу. Да, каждый раз одно и то же, пожарным снова пришлось вытаскивать из болота нескольких полицейских. Джип тоже провалился в трясину. А капитан Штольценбрук сердился и кричал:
— Ах, негодяй! Вы у меня дождетесь, поймаем — сотрем в порошок!
— Поймайте сначала! — откликнулся Грабш в пещере, протяжно и с чувством рыгнул и выковырял кусочек колбасы из зубов. Потом лег рядом с уснувшими Олли и Салкой.
— Нет, — повторил он, засыпая, — не буду я строить дом. Дом слишком заметная вещь. Его и видно издалека, и обстрелять можно. Самое надежное место для разбойника и его семьи была и будет пещера.
С этими словами он уснул и захрапел так громко, что старый лесник Эммерих, который бродил по лесу и наткнулся на идущих домой полицейских, удивленно остановился и сказал собаке:
— Да, Чапа, если бы мы не знали, что в Чихенбургской округе нет моря, я бы поклялся, что слышу морской прибой.
Долгая дорога до близкой стройплощадки
Через два дня у Салки на попе выросла плесень. Олли рассердилась.
— У нас все дети, что ли, будут с плесневелыми попами? — ругалась она. — Если тебе так дорога твоя пещера, можно оставить ее для летних каникул!
Грабш пораженно уставился на Салкину попу.
— Уже и за ушами проступило, — пожаловалась Олли и отвернула Салкины красные уши.
— Ну хорошо, давай строить дом, — вздохнул Грабш, устроился на одном из двенадцати стульев и подпер голову руками.
— Ура! Наконец-то! — обрадовалась Олли и бросилась к нему с объятиями.
— Но когда я вспоминаю домик твоей чистюли-тетушки… — мрачно сказал он, — помнишь, как я там врезался в люстру и не помещался в ванной?
— Но наш-то дом будет совсем другой! — восторженно объяснила Олли. — Представляешь: большие комнаты, высокие потолки…
— И где все это поместится? — спросил он.
— Пошли, — предложила она и подпрыгнула, — поищем место для дома. Прямо сейчас!
Из мужниной бороды она сплела люльку-гамак, положила в него Салочку, а саму ее Ромуальд легко подхватил одной рукой. И они отправились в путь. Приходилось идти очень осторожно, потому что пещера находилась среди болот, и нужно было точно знать, куда ставить ногу. Но Грабш родился и вырос среди этих топей и отлично ориентировался. Олли была родом из Чихендорфа, но он и ей успел показать все еле заметные дорожки и тропки, бегущие по болотам вдоль и поперек. Теперь и она знала не хуже него, где кочка, а где трясина.
Перейдя болота, они побрели по лесу. Начиналась весна, в березняке дул теплый ветерок. У Олли развевались рыжие кудри. На одной поляне уже расцвели первые анемоны.
Они набрели на чудесное место в лесу, где рос мягкий мох, а в ручье даже водилась форель. Но в эту низину почти не заглядывало солнце.
— Нашим детям это не годится, — сказала Олли.
Дорога домой оказалась долгой, и вернулись они поздним вечером. На следующее утро снова пошли на поиски. Светило солнце, и плесень на попе у Салки почти прошла. Сегодня они пошли в другую сторону и наткнулись на скалу, торчавшую прямо из озера. Грабш воодушевился:
— Дом на вершине скалы! — воскликнул он. — Туда ни в жизнь не доберется полиция!
— Зато наши дети оттуда свалятся, — сказала Олли. — Один за другим. А может, и мы за ними.
Этого Грабш, конечно, не хотел. В тот вечер они вернулись приунывшие. К тому же последнюю часть пути пришлось идти на ощупь в густом тумане.
— Не расстраивайся, пончик мой, — сказала Олли мужу, — это еще ничего не значит. Завтра продолжим.
— Ты, Олличка, только сама не грусти, — ответил Грабш. — Найдем что-нибудь!
На третий день они запаслись провизией и ушли далеко в лес, в третью сторону, шагая все время прямо, пока не дошли до склона, сплошь заросшего вереском.
— Здесь, наверное, очень красиво, когда зацветает вереск! — обрадовалась Олли. — Здесь можно разводить пчел, продавать отличный мед, и, может быть, ты наконец перестанешь разбойничать.
Грабш придержал бороду, где спала Салочка, с трудом нашел в вереске место без муравейников и осторожно сел.
— Олли, тут поблизости нигде нет воды. Как ты будешь готовить и стирать? На слюнях?