Большая книга одесского юмора (сборник)

Впрочем, это только у нас напиваются до положения риз. А вот француз нажирается, как певчий дрозд (известно, когда петь хочется!), как монах (чем строже запрещают, тем больше пьют), как тамплиер, как ломоть хлеба в бульоне (красивый образ!), а после революции – как Робеспьерова ослица (очевидно, именно этим Робеспьерова ослица отличается от Валаамовой). Немцы напиваются, как береговая пушка, как волынка, как фиалка (наверное, по цвету носа), как тысяча человек и, когда уж совсем-совсем, как семеро шведов, о фантастической емкости которых помнят с Тридцатилетней войны. Красивей напиваются англичане: о тех, кто уже совсем хорош, говорят «пьян как лорд». Наши стелька, доска и драбадан далеко не так аристократичны. Впрочем, времена меняются, и теперь английские политологи с удивлением отмечают, что пьянство является главной причиной парламентских скандалов именно для лейбористов – партии рабочей, а для аристократичных консерваторов главная причина попадания на первые страницы бульварных газеток в наши времена – все-таки секс.

Там, где пьют вино, запойных алкашей малость поменьше – недаром в советские времена гиды в городах закавказских республик первым делом сообщали туристам о том, что вытрезвителя в их городе нет. Но, провалив контрольные цифры по алкоголизму запойному, жители винодельческих краев прекрасно наверстывали на алкоголизме хроническом. В французском языке есть даже идиома «сентябрьские дети»: в сентябре молодого вина было хоть залейся, и дети, зачатые в эти дни, не всегда могли научиться считать до трех. А во французской армии, согласно интересным воспоминаниям одного академика, было принято «пить девочек по метру» – это означало хлестать молодое вино и, пока длина выставленных в ряд бутылок не достигнет метра, этого занятия не прерывать. Кстати, этот французский академик, хотя и русского происхождения, судя по всему, не знал правил дифференцирования выпивки. А правило это очень простое: производная от выпивки есть количество выпивки, купленное на сданные бутылки (опытные алконавты изящно именуют их «хрусталем»). Согласно принятым среди одесских студентов в годы моей учебы традициям, выпивка считалась достойной внимания, если ее третья производная не была равна нулю. Кстати, для любителей математики могу предложить полезную в быту математическую формулу – Q=(M×100):%, где М – вес человека в килограммах, а % – крепость напитка в градусах. Ну а Q – это количество данного напитка в граммах, которое человек может в среднем выпить, не нажив слишком больших неприятностей.

Многим приходила в голову весьма простая идея: если алкоголь так вреден, не запретить ли его к чертовой матери? Мировой опыт показывает: лучше не надо. Самый известный в истории «сухой закон» – американский «прохибишен» как раз и породил большинство тамошних гангстерских империй. Об эффективности таких запретов говорит популярный в те времена анекдот. Некий человек, приехав в незнакомый город, интересуется у портье отеля: «А где у вас можно кофе выпить… ямайского или шотландского, вы меня понимаете?» «Видите здание напротив? Это церковь», – объясняет портье. «Как? Даже там?» – удивленно восклицает клиент. «Нет, только там нельзя, – успокаивает его портье, – во всех остальных домах можно».

А теперь я обращаюсь к вам, о не знающие своей дозы! Не ссылайтесь на благородные вина Бургундии и Крыма, на легкое «Шабское», терпкое «Мукузани» и его высочество мускат «Ливадия», после которого любая закуска, кроме медленного танца, кажется кощунством, – спиваются не на качественных винах, а на самогоне и шмурдяке. Не бойтесь рюмки вина, как черт ладана, – уже даже ВОЗ рекомендует для сохранения упругости сосудов стакан красного вина в день. Но не забывайте слов поэта: «Пить можно всем. Необходимо только знать точно, с кем, за что, когда и сколько», – и у вас всегда будет чем закусить. А это не менее важно, чем выпить.

Правда, тут можно и доиграться. С похмельным синдромом шутки плохи и считать это состояние мелкой и быстро проходящей неприятностью может только серьезный алкаш-хроник с полным распадом личности, которому, в принципе, уже все равно. Чтоб понять, насколько это милое состояние приближается по народной любви к, скажем, зубной боли, достаточно вслушаться в названия похмельного синдрома у разных народов. Французы, например, называют его «деревянное рыло». Немцы выражаются изящней – «кошачий плач». Простоватые норвежцы тем не менее нашли прекрасный образ: с утра в голове плотники работают. Сербы же, по славянскому родству знающие, что это такое, особенно хорошо, называют его малопонятным словом «мамурлюк», которое и переводить не надо. Сочетание звуков говорит обо всем. Если с тобой случился мамурлюк – стоит принять меры. Даже если ты не совсем представляешь, что это такое.