Большая книга перемен

– Непривычное дело, сами понимаете…

– Будете писать – привыкнете. Тем более ситуация изменилась: Павел узнал, что мы ему хотим сделать такой подарок. Благодаря вам узнал.

– Как это? Я с ним даже не знаком. То есть пересекались, я его знаю, но он меня нет.

– Другие люди есть. Вы по всему городу благую весть разнесли.

Обычный выпад – заставить противоположную сторону чувствовать себя виноватой. Зубры и волки, переговорных дел мастера, на это не покупаются, а Немчинов наивно огорчился:

– Я только своим людям, по-дружески. Даже всего только одному, Валере Сторожеву. Не думал, что он…

– Вот и он по-дружески – Павлу. Ладно, поезд ушел, что теперь говорить? Выручайте нас: брат просит приехать, обсудить. Огромная просьба – ни от чего сгоряча не отказываться. Все обговариваемо, понимаете?

– Если обговариваемо, то…

– О том и речь. С учетом ваших условий и творческих запросов.

В результате у Немчинова сложилось впечатление, что он победил. Этого Максим и добивался. Оптимальный результат – чтобы поверженный, облапошенный и даже втоптанный в пыль противник чувствовал себя при этом на коне. Ибо главное для человека, давно понял Максим, не сама победа, а ощущение победы, пусть даже ложное. Наполеона после Бородина все убеждали, что он победил. И сам он так считал. Чем кончилось, мы знаем.

Когда ехали, Максим дал посмотреть Илье те несколько страниц, которые написал Дубков, со своими пометками.

– Нашли тоже, кому предложить, – сказал Немчинов. – Нет, журналист он, может, и неплохой, – тут же оговорился он, считая неприличным хаять коллегу (хотя и журналистом считал Дубкова отвратительным, да и человеком тоже).

– Так вы же отказались.

Приехали к Павлу, когда там был уже Петр. Немчинов, здороваясь со всеми, на друга Валеру посмотрел особенно, тот слегка пожал плечами: так уж получилось, не обессудь!

Сели за дубовый стол, начали переговоры. Для братьев это было дело привычное, Сторожеву тоже приходилось играть в бизнесмена, когда создавал свою клинику, закупал оборудование, нанимал специалистов. При этом Валера всегда в таких случаях как бы наблюдал за собой со стороны. Это был театр одного актера и одного зрителя – никто другой не догадывался, что Валерий Сергеевич Сторожев слегка валяет ваньку, дурачится (не упуская при этом выгоды), напротив, вид у него был сугубо деловитый, серьезный, уважительный по отношению к теме встречи и к собеседнику, поневоле и собеседник становился таким же. Наблюдая за многими новоявленными предпринимателями, особенно первого поколения, Сторожев легко распознавал тех, для кого игра в бизнес была непривычна, кто стеснялся этой игры, воспитанный советскими десятилетиями в том духе, что всякая выгода есть грех. Они, особенно если из интеллигентов или недавних работяг, казались людьми странной овечьей породы, коряво напялившими на себя волчий зипун, из-под которого то и дело выглядывала курчавая простодушная овчинка. А потом… Потом пришли уже волки естественные, без курчавости, готовые на все. Да и среди прежних было немало матерых, тех, кто и до Передела имел опыт серьезного бизнеса, так называемые цеховики, крупные хозяйственники, администраторы, фарцовщики и, естественно, комсомольские и партийные работники.

А Немчинов казался здесь странным, попавшим по недоразумению. Даже одеждой своей – всё те же летние жеваные брючки, рубашонка, босоножки с черными носками. И как у Сторожева он не обращал внимания на прелестный интерьер, так и тут словно не замечал окружающего великолепия – огромных окон, высоких потолков с лепниной, камина, выложенного красным и черным мрамором (похожего от этого на Мавзолей Ленина), дубовых панелей и антикварных светильников. Он сосредоточился на сути – что в конечном итоге было правильнее всего.

Разговор вел Павел. Он отнесся к Немчинову крайне уважительно. Первым делом попросил расписаться на книге о Постолыкине. Поинтересовался, как распродается тираж. Посетовал: не ценят у нас настоящих книг. Изъявил готовность поспособствовать: купить остаток и распространить в сарынском бизнес-сообществе. А потом сказал:

– Валера мне тут случайно обмолвился – простим его, да? – что братики мне сюрприз готовят. Это приятно, конечно. Хотя как-то, честно говоря, неловко.

– А чего неловкого? – не согласился Петр. – Вон Зимянский картину о себе заказал. Маслом. Три на четыре, двенадцать квадратных метров. Во весь холл висит. Я как первый раз увидел, даже испугался, входишь, а он висит и смотрит, глаза с кулак. Жутковато. А про Соткина по его заказу почти художественное кино сняли. И что?

– А то, Петя, – ответил Павел, – что картина маслом, три на четыре, она висит дома. И это самое почти художественное кино, оно для своих, home video такое. А книгу делать для дома, для семьи – глупо. Книгу люди должны читать.

– Ну и пусть читают. Я тебе хоть десять тысяч распространю, и еще спасибо скажут.

– Ага. И мы разбогатеем, – усмехнулся Павел. – Нет. Моя идея такая, я вот Валере уже сказал: написать книгу вообще о нашей семье. С родословной.

– А что, есть родословная? – спросил Немчинов.