С другой стороны, мы должны предположить или можем убедиться благодаря психологическому исследованию, проведенному над другими, что те же самые впечатления, которые мы позабыли, тем не менее оставили после себя глубочайшие следы в нашей душевной жизни и оказали решающее влияние на наше дальнейшее развитие. Речь, следовательно, идет вовсе не о действительном разрушении детских впечатлений, а об амнезии, подобной той, которую мы наблюдаем у невротиков в отношении более поздних переживаний и сущность которой состоит просто в недопущении в сознание (вытеснении). Но какие силы осуществляют это вытеснение детских впечатлений? Кто разрешил бы эту загадку, тот объяснил бы, пожалуй, и истерическую амнезию.
И все же не упустим случая подчеркнуть, что существование инфантильной амнезии создает новую точку соприкосновения между душевным состоянием ребенка и психоневротика. Прежде мы уже встречались с другой точкой соприкосновения, когда нам напрашивалась формулировка, гласящая, что сексуальность психоневротиков сохранилась на детской позиции или вернулась к ней. Не следует ли в конце концов и саму инфантильную амнезию опять-таки связать с сексуальными побуждениями детства!
Впрочем, идея связать инфантильную амнезию с истерической – нечто большее, чем просто остроумная игра мысли. Истерическая амнезия, служащая вытеснению, объясняется только тем обстоятельством, что индивид уже обладает богатством воспоминаний, которыми он не может сознательно распоряжаться и которые теперь по ассоциативной связи притягивают к себе то, на что действуют со стороны сознания отталкивающие силы вытеснения.[103]
Без инфантильной амнезии, можно сказать, не было бы истерической амнезии.Я полагаю, что инфантильная амнезия, превращающая у каждого человека его детство, так сказать, в
Сексуальный латентный период детства и его прорывы
Чрезвычайно часто встречающиеся проявления в детстве сексуальных побуждений, якобы противоречащих правилам и возникающих как исключение, а также раскрытие доселе бессознательных детских воспоминаний невротиков позволяют набросать примерную картину сексуального поведения в детском возрасте.[104]
Кажется несомненным, что новорожденный появляется на свет, обладая зачатками сексуальных побуждений, которые в течение какого-то времени продолжают развиваться, но затем все больше и больше подвергаются подавлению, которое в свою очередь прерывается из-за закономерных скачков в сексуальном развитии и может задерживаться вследствие индивидуальных особенностей. О закономерности и периодичности этого осциллирующего хода развития ничего в точности не известно. Вместе с тем представляется, что сексуальная жизнь детей в возрасте приблизительно трех или четырех лет выражается в форме, доступной для наблюдения.[105]
Сексуальные торможения
В этот период полной или только частичной латентности создаются душевные силы, которые позднее в виде препятствий встают на пути сексуального влечения и как плотины суживают его направление (отвращение, чувство стыда, эстетические и моральные идеальные требования). В случае культурного ребенка создается впечатление, что сооружение этих плотин – продукт воспитания, и, несомненно, воспитание во многом этому содействует. На самом деле это развитие обусловлено органически, зафиксировано наследственно и иногда может происходить совсем без содействия воспитания. Воспитание отнюдь не выходит за пределы отведенной ему сферы влияния и ограничивается только тем, что следует за органически предопределенным, придавая ему более четкое и глубокое выражение.
Реактивное образование и сублимация
Какими средствами создаются эти конструкции, столь важные для последующей личной культуры и соответствия норме? Вероятно, за счет самих инфантильных сексуальных побуждений, приток которых, следовательно, не прекратился и в этот латентный период, но энергия которых – полностью или большей частью – отводится от сексуального использования и поставляется для других целей. Историки культуры, по-видимому, согласны с предположением, что благодаря такому отклонению сил сексуального влечения от сексуальных целей и направлению их на новые цели – процессу, заслуживающему название