Большая книга ужасов-10. Месть крысиного короля. Доктор-мумия. Костыль-нога. Вечеринка для нечисти

(Если могут, то почему до сих пор с ней не справились?)

– Мал еще старших учить!

Я обессиленно рухнул на кровать, прямо на Костыль-ногу. Дикари! Пусть делают, что хотят!

– Что здесь проис...

Ну да, в комнату ворвался пяток новых жертв. Ей-х! Нет, не буду ничего объяснять, пусть сами оправдываются. А меньше надо горланить и больше предлагать по делу. Я не слышал еще ни одного конструктивного предложения от селян, одни ругательства.

– Обалдели, что ли...

Еще один. Здравствуй, дерево.

Мои деревянные веки успокаивающе поскрипывали, Костыль-нога уютно ворочалась под боком. Селяне убаюкивающе матерились. Я сам не заметил, как заснул.

Глава 10 Креативность селян

Проснулся я от того, что кто-то шарит у меня под спиной. Ну да, Пашка проверяет, цела ли Костыль-нога. Цела, куда ей деться?! Вот она, родимая, лежит и не рыпается. Утро же.

– Утро, – подтвердил Пашка, – вставай, работать пора. Я Саныча предупредил, он нас не ждет. Будем столярничать. У нас полный почтовый ящик предложений, хоть половину за день сварганим – уже хорошо.

Мне стало не по себе:

– Слушай, а как мы из одной и той же палки сделаем много разных вещей? Ее ж не хватит!

– Так она восстанавливается, – ответил Пашка, – я ж говорил, с ней чего только не делали...

Ага, точно. Я и забыл.

– Полный ящик, говоришь?

– Ну да. Наши все такие: побухтят-побухтят, да перестанут, сделают, что велено.

– Слава богу!

Пашка ухватил меня за майку и стащил с кровати:

– Не дрейфь, родственник! Работать давай.

Он притащил инструменты, а я – записки. Было действительно много, штук сто.

– Не знал, что в селе столько народу!

– Восемьдесят человек, – гордо ответил Пашка. – Восемьдесят три, с тобой, мной и матерью. – Помолчал и добавил:

– И все деревянные.

– Все?!

– Угу. Пока ты спал, успели дойти все остальные.

– М-дя. – Я начал перебирать записки.

В чем в чем, а в изобретательности, креативности и нестандартности мышления местным не откажешь. Каждый извернулся, как мог: «зубочистка» (издевается, да?), «спички» (куда ни шло), «кнут» (молчу-молчу), «ложка» (даже знаю, кто это писал), «расческа»...

В общем, весело.

– С чего начнем? – спросил я.

– С мелочей. Их можно делать одновременно. Разломить ее пополам: я, к примеру, делаю игрушку, ты – ложку.

И мы стали делать, Пашка – игрушку, я – ложку. К полудню к нам присоединился дядя Боря и стал варганить зубочистки из щепочек.

– Смотри, малец, – поучал он, орудуя ножиком, – пока нас не расколдуешь, в Москву тебе дороги нет...

А то я не знал! Куда ж я поеду такой красивый?!

Ложка получилась корявенькая (не каждый день я делаю ложки), но это не суть. Если поделка правильная, Нога поймет (надеюсь) и не будет больше безобразить. Если нет... Едва Пашка закончил свою игрушку (кораблик), как ложка задрожала у меня в руках и «раз-два» – шустренько слилась и с корабликом, и с зубочистками, и с кучей стружек на полу. Пред нами предстала Костыль-нога в первозданном виде.

– Не угадали, – холодно резюмировал Пашка, – что там дальше у нас?..

Дальше был крючок для полотенец (час от часу не легче!), рожок для обуви и рогатка. Я подумал, что если и дальше будем принимать всерьез такие предложения, то никогда не закончим.

– А сам-то что предлагаешь? – спросил Пашка. Пришлось заткнуться и делать рогатку. Все мои светлые мысли куда-то улетучились. Нелегко это – решать философские вопросы с деревянной-то башкой!

К вечеру мы успели сделать три десятка бесполезных деревянных вещей и расстроиться, что ни одна из них не оказалась Самой Лучшей Деревяшкой. В ящик сыпались новые и новые записки, я едва успевал доставать. Потом начали прибывать соседи (помочь), и мы с Пашкой решили, что заслужили короткую прогулку. Пускай соседи построгают, раз им хочется.

Мы съехали по хрупким деревянным перилам и вывалились на крыльцо.

– Перила надо попробовать сделать, – заметил Пашка, – и мостки.

Я сказал: «Угу», – потянулся, вдыхая свежий деревенский воздух и услышал:

– Сгинь, нечистая!

Крик доносился со стороны бани. Я вспомнил, как мы вчера заперли туда бабку, сказал:

– Блин, забыли про нее! – рванули мы к бане.

У распахнутой двери стояла тетя Нюся и вопила: «А-А-А!!! » Я заглянул: да, зрелище, конечно, необычное, но страшного, на мой взгляд, ничего. Сидит на полке моя бабулька, держит за шкирку Пашкиного щенка (как попал туда, непонятно) и пытается напоить из банного ковшика:

– Ну хлебни, милай! Я есть хочу, с вечера сижу тут одна!

До нас с Пашкой дошло, и мы начали ржать. Тетя Нюся покосилась на нас, неоригинально пообещала: «Выдеру!» – и стала жаловаться:

– Я слышу, в бане «шур-шур», а снаружи заперто, вошла, а тут вот! Как просочилась? Почему с собакой говорит? Зачем ей его поить? Чертовщина!

На мой взгляд, чертовщину мы за последние сутки видали и покруче, чем бабулька, разговаривающая с собакой. Но спорить я не стал, просто объяснил, что к чему. На тетку это произвело неизгладимое впечатление:

– Что же мы все теперь будем есть? Так?!!!

А с улицы между тем раздавались голоса соседей:

– Шарик, на меня!

– Нет, на меня!

– Бобик, Бобик!

Теть-Нюся оглянулась, послушала, вздохнула и вышла.