Большая книга ужасов — 15

Потом пошли неизвестно как и зачем сохранившиеся старинные школьные тетради, ведь, насколько ребята знали, детей в доме не было как минимум лет пятьдесят. Непривычно было видеть на тетрадях, по которым учились давным-давно, свои фамилии и имена. И если бы сходство было только в этом! Почерки оказались настолько похожими на их собственные, что у братьев было полное ощущение, будто они рассматривают свои записи, только сделанные чернилами и, как следствие, с неизбежными кляксами. Объяснить такое совпадение при столь дальнем родстве было весьма трудно. Конечно, школьные почерки часто бывают похожи, и различия проявляются позже, но когда сходство такое сильное, поневоле призадумаешься. А уж когда братья обнаружили некоторые ошибки из тех, что делали они сами, то удивлению их не было предела. Казалось, будто они перенеслись в далекое прошлое.

Разбор школьных тетрадок отнял довольно много времени, но и это занятие вскоре наскучило. Под ними ребята обнаружили две одинаковые книжки с замочками. Конечно, маленькие, почти что декоративные запоры не были серьезной преградой для любопытства. Замки легко открылись при помощи обычной скрепки.

Раскрыв книжки, ребята с первого же взгляда поняли, что это дневники. Указанные на полях даты не оставляли в этом сомнения. Причем дневники велись двумя разными людьми параллельно. Получался, так сказать, взгляд с двух сторон на одни и те же события. Когда-то братья и сами начинали вести дневники, брались за это несколько раз, как правило, с Нового года или дня рождения, но после первой же недели ежедневные записи надоедали, и они прекращали это занятие. Одно дело, если случается нечто знаменательное, необычное, а совсем другое – записывать отчет о каких-то каждодневных, будничных делах.

– Как-то нехорошо чужие дневники читать, – задумчиво произнес Сережа. Алеша был в душе полностью солидарен с братом, но должен был возразить. Он чувствовал, что наконец-то нашел то, что нужно, то, что может помочь ему разобраться в загадочных событиях.

– Но ведь авторов-то давно уже нет в живых! – сказал он, стараясь, чтобы его тон был как можно более уверенным.

– Да все равно. Нехорошо как-то, – все еще колебался Сережа.

– Но ведь читают же всякие литературоведы дневники и письма писателей, поэтов! – воскликнул Алеша. – И ничего. Все их за это только хвалят.

– Сплетники они, вот кто, – проворчал Сережа.

Алеша всей душой разделял его мнение, но удержаться от соблазна заглянуть в прошлое он не мог. Поэтому он, не отвечая, взял один из дневников и принялся за просмотр. Сережа еще с минуту колебался, но любопытство все-таки взяло верх, и он, почему-то оглянувшись по сторонам, словно опасаясь, что кто-то застанет его за этим занятием, взял другую книжечку и начал ее листать.

Вначале ребятам не попадалось ничего особенного. Там шли перечисления каких-то будничных дел и мысли по этому поводу. Причем почерки разбирать было не так-то просто. Ребята, почерки которых были очень похожи на те, что пришлось читать, мысленно посочувствовали учителям, вынужденным проверять их каракули. К тому же от сырости чернила порасплывались, и линии букв сделались толстыми и кривыми. Сережа уже готов был бросить это скучноватое и бесперспективное занятие, но Алеша все не сдавался. До него вдруг дошло, что дневники, по крайней мере один из них, следует просматривать ближе к концу, когда они описывали время перед исчезновением одного из братьев.

И действительно, вскоре Алеше стали попадаться странные записи. Вернее, они показались бы ему странными еще неделю назад. Сейчас же он воспринимал их с сочувствием и доверием. Мальчик понял, что напал на след, что его тезке тоже было очень нелегко. Сначала странные сообщения попадались редко, вкрапленные в рассказы об обычных, будничных делах, и тон их был умеренно беспокойный. Но чем дальше, тем больше они занимали места, а в конце просто дышали отчаянием. Причем под многими из них Алеша мог бы с чистой совестью подписаться применительно к собственному брату.

«Сережка становится все чуднее и чуднее», – лаконично гласила запись. Потом следовал недельный перерыв, а за ним шла новая запись на интересующую тему: «Не пойму, лунатик он, что ли?» А затем: «Надо с ним поговорить серьезно. А то с таким соседом и не заснешь». Но эти записи выражали только общее беспокойство. Дальнейшие описания становились более подробными и обстоятельными, хотя о многих событиях по-прежнему можно было только догадываться.