Большая книга ужасов, 2014

Вдруг я услышал шорох. Что-то шуршало рядом, будто шелестели по полу маленькие ножки. То ли собака, то ли… Вот, совсем рядом со мной…

А потом кто-то неумело, будто давно не упражнялся в разговорах, произнес:

«Скажи «сы-ы-ы-р»…» — тоненьким детским голоском. И от этого голоска меня пробрало таким ужасом, какого я не ощущал никогда. Даже когда я первый раз увидел Грушу с косичками.

Я заорал и принялся биться, дергаться, пытаясь выбраться из плотного стягивающего плена. Но ничего не получалось. Получилось даже хуже — меня спеленало со всех сторон, пережало по поясу, сдавило и стало душить.

Что-то тяжелое и мягкое перекрывало дыхание, и кто-то далеко-далеко сбоку поскуливал: «Сы-ы-ыр, с-ы-ыр…»

Я задыхался. Уже почти задохнулся. Глаза стала заливать красная муть, но вдруг стягивание прекратилось. Остановилось просто. Я мог дышать одной восьмой частью своих спрессованных легких, но все-таки мог.

Все замерло. И писклявый «сы-ыр» тоже прекратился, и так продолжалось, наверное, минуты две. Потом знакомый голос спросил:

— Тут кто-нибудь есть?

Барков. Ушастик. Нашелся…

— Барков!!! — заорал я, но голос мой потонул в мягком и ватном.

Да и не орал я, наверное. Как я мог орать, если и дышать по-нормальному не мог?

Барков, конечно же, меня не услышал.

— Кто тут? — повторил он.

Неужели он не видит, что я тут? Что в комнате кто-то есть? Что я подыхаю тут?

Я принялся вопить и дергаться, хотя дергаться и не мог. Но дергался. Кончиками пальцев, бровями, ушами я дергался!

— Кто здесь? — снова спросил Барков.

— Я! Я здесь! Я!

Но Барков опять не услышал. Странное дело: я его прекрасно слышал, а он меня нет. Изнутри звук не проходил.

Барков зачем-то потопал по полу, даже вроде бы попрыгал — я почувствовал, как задрожала кровать. А потом я услышал шаги. Барков уходил. Он заглянул в детскую, ничего не увидел и теперь уходил!

Я завыл, захрипел… Бесполезно.

Барков удалился. И едва хлопнула дверь, как дрянь, окружавшая меня, пришла в движение, заволновалась, принялась как-то мелко суетиться, и только сейчас я вдруг понял, что, судя по всему, кровать живая.

И меня залила паника. Дикая, слепящая, дурная.

Говорят, что многие люди, которые падают с большой высоты, погибают не оттого, что расшибаются, а оттого, что в доли секунды происходит приступ паники. В кровь вгоняется такая доза адреналина, что сердце не выдерживает и просто взрывается!

Вот и у меня сейчас сердце прыгало, еле удерживаясь на каких-то там тонких ниточках. Мне не хотелось, чтобы все закончилось так тупо. Не хотелось мне окончить свои дни так.

Снова шаги… Барков вернулся!

— Спать-то как хочется… — пробормотал Барков. — Всю жизнь не спал…

Я попробовал предупреждающе пискнуть. Куда там! Я вдруг почувствовал, что плотность, окружавшая меня, окаменела, словно меня залили с макушкой бетоном, и он медленно застывал-застывал… и почти уже совсем застыл.

Надо было закричать. Сделать что-то. Если Барков сейчас сядет на эту кровать, то все — больше он уже не встанет.

— Дрема… — зевнул Барков. — Сон. Да здравствует сон…

Что-то стукнуло. Там, вовне.

Я почувствовал, как дрожит то, что вокруг меня. Будто напрягаются и расслабляются мускулы. Вот так кошки, когда сидят в засаде и видят какого-нибудь глупого воробья, начинают перебирать мышцы, разогревая их перед броском. Кровать дрожала приблизительно так же.

С нетерпением.

С предвкушением.

И тут же я почувствовал, как что-то поползло по моему телу, теплое, липкое и одновременно шероховатое. Поползло к горлу.

Сверху на меня опустилось что-то. Не очень тяжелое. Барков.

И тут же по окружающему меня материалу пробежала судорога. И еще. Я услышал треск и… не знаю, возможно, визг, что ли…

Свет. Вдруг стало светло! Хватка ослабла. И еще послышался какой-то треск… будто рвущихся сухожилий…

— Барков! — завопил я. — Это оно!

— Знаю, — раздался голос. Ко мне просунулась рука. — Держись!

Я схватился за руку, и Барков рывком вытащил меня наружу. На пол. За мной тянулись какие-то белесые нити разной толщины и с какими-то бляшками внутри. Нити вяло шевелились и пульсировали, Барков взмахнул ножом и перерезал их. Из нитей выплеснулись серые сгустки, меня затошнило.

— Что это? Что это такое?

— Не знаю! — заорал в ответ Барков. — Не знаю!

Барков отшвырнул меня в угол. Он поднял нож так высоко, как только мог, и нанес несколько ударов по кровати. Нож входил в покрывало с чавкающим звуком. Я, конечно, не специалист, однако мне показалось, что так нож входит в мясо. В живое.

— Что это? — снова закричал я. — Что это вообще?!

— Я не знаю! — Барков рубил ножом кровать. — Не знаю! Не знаю!

Потом он остановился. Нож был перепачкан в белой дряни, дрянь стекала по его рукам и животу, Барков весь был в ней перемазан.

И я тоже был в ней. Было похоже на масло. Кокосовое. Или пальмовое. В общем, белого цвета.

Я смотрел на кровать.

Пауза. Пауза тянулась и тянулась, я смотрел в кровать и смотрел, смотрел, не мог оторваться. И это длилось и длилось, не знаю сколько… Пока Барков не толкнул меня в бок, пока я не очнулся.

— Забавно… — протянул он. — Очень забавно… Никогда такого не видел…