Я бежала. Бежать было почему-то тяжело, будто я бежала через мед. Оглядывалась. Володька не отставал. Но он не бежал. Когда я оглядывалась, он просто был за спиной, все время на одном и том же расстоянии. Я пробовала ускорить свой бег, но ничего не получалось — Володька не отставал. И вдруг лес кончился и я выскочила в поле, огромное пшеничное поле, от края до края горизонта. Я оглянулась. Леса больше не было. Володька стоял в двух шагах от меня, в глазах у него крутилась темнота с красными искрами.
— Иди ко мне, — позвал он.
На меня пахнуло сухой шерстяной гнилью, Володька протянул ко мне руки, я закричала.
Проснулась.
— Чего кричишь? — спросил Жук. — Сон плохой?
— Наоборот, — ответила я. — Самый что ни на есть роскошный.
— О-па! — Жук перевесился через перила и плюнул вниз.
И Дэн тоже перевесился через перила и тоже плюнул вниз. Потом они плюнули вместе, соревнуясь, чей плевок долетит до полу первым. Победил вроде бы Жук, его плевок оказался более тяжелым. У всех мальчишек есть одна общая черта — они очень любят плеваться. Стоит им оказаться хоть на какой-нибудь высоте, как сразу начинают плевать вниз.
— Я круче, — сказал Жук. — Я даже плююсь круче.
— Зато ты толстый, — ответил беспощадный Дэн.
— Я плотный, — возразил Жук. — Что, теперь, вниз попремся? Тут этажей восемь…»
Восьмой вечер
— Мне еще не такое снится, — сказал Корзун. — Вот как только приехали в лагерь, так такая дрянь приснилась, чуть язык во сне не проглотил!
— Там в тексте несостыковка, — заметил Малина. — Вот этот, Жук, стреляет горящей стрелой — и тут же ей, девчонке этой, снится сон. И на лестнице они какой-то уже… Как это получается?
— Там пропуск. — Новенький открыл тетрадь. — Невозможно прочитать. В некоторых местах записи закрашены тушью. А кое-где целые страницы вырваны.
— Почему это? — спросил Малина.
— Я уже говорил — она в кружок литературный ходила. Как в голову придет, так и писала. Лишние места, наверное, были, вот и сокращала. А переписывать ей нельзя было. Негде. Да и некогда. Поэтому и пропуски. Я хотел переписать, но у меня не получилось ничего.
— Читай так, — сказал Малина. — Чего уж…
— Я вам говорю, — напомнил Корзун. — Мне тут странные сны стали сниться…
— Ничего страшного, это тебя раздатчица в столовой сглазила, — успокоил Малина. — У нее глаз дурной, я сразу заметил. Черный такой глаз. Я даже специальный брелок таскаю…
Малина продемонстрировал брелок.
— Этот брелок берет на себя все сглазы. Его надо носить неделю, а потом сжигать в костре из осиновых веток. Эта раздатчица как брелок увидела, так сразу так улыбнулась и на меня посмотрела…
— Да ты ей просто понравился, — усмехнулся Корзун. — Она на тебя глаз положила…
— Это не смешно, — стал злиться Малина.
В этот вечер снова шел дождь. Палатка промокла, и кое-где с крыши капала вода. Чтобы все кругом не залило, вожатые выдали по два ведра на каждое звено. Вода капала в ведра, и от этого хотелось спать. Чтобы не тянуло в сон, жевали кофе, у Корзуна оказалось с собой много жареных зерен.
— Это не смешно, — злился Малина. — В этом чертовом лагере чего только не бывает! В прошлом году двое пошли в лес за земляникой и провалились в яму с плавленым гудроном. Одного так и не успели вытащить — живьем засосало.
— Это потому, что тут раньше госпиталь был. — Корзун хрустел кофе. — А еще раньше тут тюрьма была. Смертники жили, а там в лесу их расстреливали. Привязывали к деревьям и бах — в голову. Место поганое…
— Кончай врать-то, Корзун. — Малина кинул в Корзуна зерном. — Не было тут ничего такого…
— Я-то знаю, — ухал Корзун. — Я-то знаю…
— Не, еда тут вообще-то какая-то странная… — Малина вертел на пальце брелок. — Я такого мяса никогда не видал…
— Дурила. — Корзун постучал по голове. — Это крольчатина.
— Ага, — усмехнулся Борев. — Крольчатина… Как же…
В тишине слышался лишь хруст разжевываемых кофейных зерен. Борев тоже жевал, перемалывал во рту кофейную кашицу, слушал дождь. Погода, похоже, испортилась надолго.
— А что еще? — спросил всех Корзун. — Крольчатина, конечно.
— Такое красноватое мясо, — дразнил Борев. — И рыбой отдает…
— Конечно, отдает, — спорил Корзун. — Кроликов же рыбной мукой откармливают…
— Из красной рыбы… — продолжал Борев. — Не волнуйся, Корзун, все будет как надо. Все будет хорошо, ты поедешь домой, приедешь, а там все твои предки умерли. Сидят перед включенным телевизором, а сами мертвые. И мухи в воздухе висят. Все как водится…
— Пасть завали! — крикнул Корзун. — Еще что-нибудь такое вякнешь, я тебе всю морду попорчу!
— Послушайте, — спросил из своего угла Малина. — А раньше это мясо в столовых было?
Все переглянулись.
— Я не помню, — признался Корзун. — Не помню, когда его начали давать… Может, неделю назад…
Глухим страшным голосом Борев произнес:
— А вы знаете, что недавно целый автобус пропал?
— Как это? — Корзун снова взялся за свою дубинку. — Как это пропал?
— Просто, — ответил Борев. — Вы что, не слышали? Пять дней назад. Их повезли на автобусе на санацию зубов, и автобус больше не вернулся. Вот так, между прочим…