Большая книга ужасов 2017

– Понимаешь, я думала, ты меня предал! – сказала она угрюмо. – Если бы ты знал, как это страшно, когда предает друг! Я бы этого просто не пережила!

– Я понимаю, о чем ты, – шепнул Никто. – О том, что происходило прошлым летом в Городишке?

– Откуда ты знаешь? – вскинулась Валюшка.

Никто закатил глаза:

– О господи ты боже мой! Ну как же мне не знать, сама посуди? Я же твой ангел-хранитель, я все про тебя знаю! Я всегда рядом!

«Как это – все знает?! – ужаснулась Валюшка. – Как это – всегда рядом?! А когда я, к примеру, в ванной или в туалете?!»

Она почувствовала, что краснеет, да так, что сейчас просто сгорит со стыда, несмотря на лютый холод.

– Успокойся, – буркнул Никто, догадавшись, о чем она подумала, – я выразился фигурально. Я рядом, когда речь идет только о действительно серьезных вещах, таких как душа, жизнь, смерть, а всякие бытовые мелочи меня не касаются.

Но все равно Валюшке было ужасно неловко, поэтому она отвернулась и с преувеличенным вниманием уставилась на какое-то полузасыпанное снегом строение невдалеке:

– Интересно, что там такое? Сарайчик какой-то… Может быть, Знобея там гроб спрятала?

– Сейчас посмотрим, – кивнул Никто и зашагал вперед, прокладывая Валюшке дорогу по сугробам.

Они уже приблизились к сарайчику, и вдруг оттуда раздался собачий лай.

У Валюшки от ужаса подкосились ноги, и она так и села в снег:

– Гарм?! Бежим!

Никто насмешливо оглянулся на нее:

– Это Гарм?! Несерьезно!

– Твой пес? – с надеждой спросила Валюшка, однако Никто презрительно покачал головой:

– Тем более несерьезно!

Валюшка вслушалась в непрекращающийся лай. Он был каким-то странным: вроде бы и сердитым, но не страшным, визгливым, скандальным, а иногда и жалобным.

– Там бездомная собака заперта, что ли? – встревожилась Валюшка.

Никто свистнул раз, другой, однако пес не появился. Но и лай не утихал.

– Наверное, он чувствует, что у нас никакой еды нет, – с сожалением сказала Валюшка. – Ни колбаски, ни косточки… Вот и не идет к нам!

– Этого он не ест, – засмеялся Никто. – Ни колбаски, ни косточки ему не нужно. Я теперь понял, кто это. Овинник!

– Кто?!

– Дух и хозяин овина, – пояснил Никто.

– Чего?!

Никто сокрушенно покачал головой:

– Чему вас только в школе учат?!

– Если ты мой ангел-хранитель, ты должен знать, чему нас учат в школе, – огрызнулась Валюшка.

– Да, такого вопроса в ваших ЕГЭ точно нет, – сочувственно кивнул Никто. – Овин – это такое строение, где крестьяне раньше, в старину, сушили снопы перед тем, как их обмолотить. – И не удержался-таки от ехидства: – Спросишь, что такое снопы?

– Не спрошу! – гордо заявила Валюшка. – Я в музее крестьянского быта видела снопы! Это связка колосьев с зернами. А обмолотить – это значит выбить из колосьев зерно. Но ни овина, ни овинника в музее не было…

Никто приотворил щелястую, скрипучую дверь сарая и осторожно вошел. Валюшка шагнула следом и удивилась: снаружи царила стужа, однако из глубины сарайчика исходило тепло, даже жар. Где-то там, в неглубокой яме, разгорался огонек, и в его мерцающем свете Валюшка разглядела, что в самом дальнем углу овина сидит какое-то существо, напоминающее не то маленького чумазого, измазанного сажей человечка, не то огромного кота, черного и лохматого. Глаза его сердито горели раскаленными угольями.

– Вот он, овинник, – чуть слышно прошептал Никто, однако существо услышало и яростно сверкнуло глазами.

– Ну да, это я, а кто ж еще? – буркнул овинник. – А вы зачем пришли? Где ваши снопы? Где для меня заделье? Вот уж сколько лет сижу в подлазе своем без дела, снопов в овин не несут, почтения мне не оказывают, да еще и прутся без всякого спроса кто ни попадя без всякой надобности! А раньше-то, бывало, прежде чем начать топить овин, просили у меня, его хозяина, позволения, приносили к порогу пироги да петуха. А после того как забирали последний высушенный сноп, мужик шапку снимал и низко мне кланялся, приговаривая: «Спасибо, батюшка-овинник: послужил ты нынешней осенью верой и правдой!» А как же было крестьянину меня не благодарить? Я ведь стерег овин, чтоб огонь не разгорелся больше нужного, чтоб не было пожара; не дозволял сушить снопы во время сильных ветров и безжалостно за это наказывал, нерадивых да пьяных пугал да гонял. Бывало, так в бок пихну или жаром ожгу, что дух займется, глаза на лоб полезут! А ты чего мостишься?! – вдруг рявкнул он на Валюшку, которая подступала все ближе и ближе.

– Да я ужасно замерзла, – жалобно ответила она. – Можно у вас немного погреться, батюшка-овинник?

Огонь в подлазе вспыхнул ярче.