Большая книга ужасов — 50

Если бы мальчишки не прибежали, все закончилось бы мирно. Хотя дурацкий Лавкрафт ей совсем не понравился. Нет, хорошо, что прилетел Воробей! Продолжи она читать дальше – и без всяких привидений коньки бы отбросила. Неприятная книга. Было в ней что-то… Может, и правда она границу между мирами открывает?

Анжи дернула резинку, освобождая спутанные волосы. Голове сразу стало легче.

Что же, жизнь возвращалась. Беспокоило ее одно – кого-то ведь она видела в свете фонаря! И если не верить во всяких там призраков и духов, то был это живой человек. А какому нормальному живому человеку придет в голову гулять ночью вокруг пруда на закрытой территории музея?

– Ты жива? – раздалось над ее головой, и от неожиданности Анжи подпрыгнула на диване.

Серега висел на подоконнике, перед ним лежала книга.

– Придурок, – выругалась Анжи, пытаясь силой заставить свои руки не дрожать. – Не мог нормально в дверь войти? Так и заикой остаться недолго.

– Ничего, заикой ты еще станешь, – щедро пообещал Лентяй. – Когда Жеку увидишь.

– Пусть лучше не появляется, – буркнула Анжи. – Убью при встрече! – Она и сама не заметила, как сделала виновником всех своих ночных несчастий незадачливого Воробья. – А ты зачем с этой библиотекой приперся? – ткнула она в потрепанную книгу. – Тоже решил эксперимент на кладбище устроить? Так это не ко мне, а к детям писателей.

– Ты только посмотри! – Серый бросил на диван книгу. – Это же настоящий учебник по самоубийству!

На обложке был нарисован мужчина с ружьем на плече, идущий по полю, у его ноги застыла собака. Под картинкой стояла знакомая фамилия: «И. Тургенев. Записки охотника».

– И что я тут должна читать? – лениво потянулась к книге Анжи. – Новую букву алфавита изобрели?

– Этот сын писателя вчера говорил про «Бежин луг».

Лентяй перевалился через подоконник и сполз на диван.

Увидит хозяйка, баба Ариша, – убьет! Она терпеть не может этих городских штучек – срезать расстояние и вместо двери заходить в окно. Да еще в уличных ботинках по дивану. Хотя после ночевки в кедиках Анжи уже ничего не было страшно.

– Ну да, типа, в пятом классе проходили. – Особенно напрягать мозги и вчитываться в сложные слова Анжи не хотелось.

– Что там проходить? – Лентяй отобрал у нее книгу и стал быстро перелистывать. – Как такое вообще могли напечатать? Тут все сплошняком про привидения и про леших. И о Лутовинове твоем, знаешь, сколько? Я прочитал, у меня мурашки в душе поселились, а ты, как дура, поперлась ночью! Правильно Жека этому писательскому сынку врезал. Жалко, что мало.

– Они подрались?! – ахнула Анжи.

С одной стороны – супер! Из-за нее еще никто никогда не дрался. А с другой – все, Воробей может к ней больше не подходить. Если он поднял руку на Глеба, она его близко к себе не подпустит.

– Да что там – подрались… Так, руками помахали, – пробормотал Серый, увлеченный поиском нужной страницы. – Смотри, я карандашом выделил. Вообще мрак!

Анжи нехотя пробежала глазами по строчке, но тут же зацепилась за знакомое слово – Варнавицы – и стала читать внимательнее.

«– А слыхали вы, ребятки, – начал Ильюша, – что намеднись у нас на Варнавицах приключилось?

– На плотине-то? – спросил Федя.

– Да, да, на плотине, на прорванной. Вот уж нечистое место так нечистое, и глухое такое. Кругом все такие буераки, овраги, а в оврагах все казюли водятся…»

– Кто такие казюли? – перешла на шепот Анжи.

– Козы какие-то, наверное, – поморщился Лентяй девчачьему нетерпению. – Дальше читай, только громко не ори.

«– А вот что случилось. Ты, может быть, Федя, не знаешь, а только там у нас утопленник похоронен; а утопился он давным-давно, как пруд еще был глубок; только могилка его еще видна, да и та чуть видна: так – бугорочек… Вот на днях зовет приказчик псаря Ермила; говорит: «Ступай, мол, Ермил, на пошту». Вот поехал Ермил за поштой, да и замешкался в городе, а едет назад уж он хмелен. А ночь, и светлая ночь: месяц светит… Вот и едет Ермил через плотину: такая уж его дорога вышла. Едет он этак, псарь Ермил, и видит: у утопленника на могиле барашек, белый такой, кудрявый, хорошенький, похаживает. Вот и думает Ермил: «Сем возьму его, – что ему так пропадать», да и слез, и взял его на руки… Но а барашек – ничего. Вот идет Ермил к лошади, а лошадь от него таращится, храпит, головой трясет; однако он ее отпрукал, сел на нее с барашком и поехал опять: барашка перед собой держит. Смотрит он на него, и барашек ему прямо в глаза так и глядит. Жутко ему стало, Ермилу-то псарю: что, мол, не помню я, чтобы этак бараны кому в глаза смотрели; однако ничего; стал он его этак по шерсти гладить, – говорит: «Бяша, бяша!» А баран-то вдруг как оскалит зубы, да ему тоже: «Бяша, бяша…»[3]

От неожиданной концовки Анжи вздрогнула и подняла глаза на приятеля.

– Это правда, что ли?

– Раз пишут, значит, правда! – Серый отобрал книгу и ласково прижал ее к груди. – А ты с Лавкрафтом туда полезла. Тут и о самом Лутовинове есть. Действительно, ходит он по плотине и разрыв-траву ищет, хочет из могилы выйти.