Большая книга ужасов – 56 (сборник)

Последние метры были самыми трудными. Чем ближе к опушке леса, тем гуще сквозь гниль поваленных деревьев прорастали молодые. Мы штурмовали завал по-обезьяньи, с ветки на ветку. Уже виднелась вышка с крошечной фигуркой часового. Рядом пускала зайчики двурогая стереотруба. Часовой, свесившись через перила, смотрел на что-то у подножия вышки, и слава богу. А то как глянет в свою трубу, а тут на веточке я с зеленой рожей, вся в болотной грязи. Еще, чего доброго, примут за шпиона и объявят тревогу. Попадаться на глаза военным уже не хотелось. Теперь мы сами не заблудимся: дойдем до колючей проволоки, а там знакомая тропинка выведет к дому.

Мы финишировали, как десантники, спрыгнув с трехметровой высоты: я на землю, Дрюня мне на руки. Ограда полигона оказалась ближе, чем я думала, буквально в десяти шагах. Глаз различал отдельные колючки на проволоке.

И все бы хорошо, но моя невезучесть вырыла на пути широченный ров с отвесными стенками и заполнила его зеленой цветущей водой.

– Противотанковый, – авторитетно сказал Дрюня. Он совсем не расстроился.

Часовой на вышке вспомнил про службу и нагнулся к окулярам стереотрубы. Только этого не хватало! Я оттащила Дрюню в кусты.

– Правильно, лучше не светиться, – одобрил брат. – А то поймают раньше времени.

Ну, я и взвилась! Сама не знала, что могу так орать:

– Раньше КАКОГО времени?! Что еще ты задумал, чудовище?! Сколько можно меня мучить?!

Дрюня ответил ясным детским взглядом, означавшим: «Еще вопрос, кто кого мучает. Но я молчу. Издевайся! Пожалуйста! Будет и на моей улице праздник!»

Дальнейший наш путь был ясен: идти, пока не кончится ров, а там пролезть за ограду и – к дому. Пришлось красться по кустам, придерживая ветки, чтобы не заметил часовой. Искалеченная роща кончилась, и на опушке мы увидели еще один танк. Этот был современный, с приплюснутой башней и железными коробочками по всей броне. По танку много стреляли. С одного бока коробочки где отвалились, где развернулись от взрыва, как цветы с рваными лепестками.

– Динамитная[6] броня, – просветил меня Дрюня. – В этих ящиках взрывчатка. Наташ, давай наковыряем себе немножечко! В хозяйстве взрывчатка всегда пригодится.

– В нашем не пригодится. Зачем нам взрывчатка, когда есть ты! – сказала я и потянула Дрюню дальше.

– Не понял! – басом взревел хозяйственный брат, повисая у меня на руке. – Ну, хоть посмотреть поближе!

– Ты наказан.

– За что?!

– За свиноубийство и сестроразукрашивание. Будешь сидеть взаперти, пока твои художества не сойдут у меня с лица. По-моему, справедливо, мне ведь тоже придется никуда не выходить.

– А за сестроспасение? – ангельским голоском напомнил этот подлиза.

– Мороженое. Я от своих слов не отказываюсь.

– Десять мороженов! – напомнил Дрюня.

Я сказала: «Само собой», он перестал на мне виснуть, но все время оглядывался на танк. Чувствовалось, что созревает план следующего побега.

Мы удалялись от военного городка. Пропала из виду вышка с часовым, пение труб становилось все тише, и только барабан отчетливо бухал, отбивая шаг. Потом и он смолк.

– Поотделенно, в две колонны… – заговорил голос из репродуктора. – Правое плечо вперед… В столовую… Арш!

Я думала, что пора обедать, а у меня ничего не приготовлено. И папа скоро вернется. Успеть бы постирать. У дяди Саши на кухне отличная машина, «Бош», успею…

– Наташа! – Дрюнька вдруг попятился.

– Что еще, – вздохнула я, – пулемет для домашнего хозяйства?

Закусив губу, брат глядел перед собой. Некоторые вещи он замечает раньше меня, потому что смотрит снизу. Я наклонилась и увидела…

В двух шагах от нас под кустом лежала кабаниха. Ее открытые глаза помутнели, как исцарапанная пластмасса. Из ноздрей вяло текла кровь. Лужа набежала огромная, как будто на землю опрокинули ведро с краской.

По розовой отметине на пятачке я узнала свою преследовательницу.

– Дохлая. – Я взяла брата за руку. – Пойдем, нам уже недалеко.

Дрюня упирался:

– А почему дохлая? Ее волк загрыз?

– Нет, волков же постреляли, Пороховницын говорил. Она подорвалась на снаряде. Стала рыть землю и подорвалась. А ты здесь шатаешься без спросу! – сказала я, не веря ни Пороховницыну, ни себе.

Кабаниху убило от силы пятнадцать минут назад, кровь еще не свернулась. Мы были поблизости, но взрыва не слышали. И воронки не осталось. Еще вчера, когда папа с Пороховницыным говорили о загадочной гибели дяди Саши, я запомнила: был взрыв – должна остаться воронка. Весь полигон изрыт ими, как Луна кратерами, и рядом с кабанихой воронок хватает, но старых, заросших травой.

Значит, все-таки волк?

Дрюня поскуливал и рвал у меня руку. Не отпуская его, я шагнула к мертвой кабанихе. Красные ручейки из ноздрей, глянцевая лужа крови… Посмотрю, и пойдем. Уж следы зубов как-нибудь узнаю. Я присела над кабанихой, и к горлу подступила тошнота.

Под кустом лежала только половина туши. Обрывки кожи, кишки висели лохмотьями.

У меня затряслись коленки. Какой там волк, прикиньте, – полсвиньи откусить! Был бы ровный срез, я бы решила, что здесь поработали штыки или заточенные лопатки солдат. А так на ум приходил динозавр из «Парка юрского периода».