Большая книга ужасов – 56 (сборник)

– ЭТО ЧТО ЖЕ, МНЕ ВСЮ ЖИЗНЬ ИХ ПРЯТАТЬ?!

Прикиньте: стану я взрослым, потом пожилым, потом старым. И каждый год, каждый день, каждый час буду трястись за свою куколку: как бы ее не украли, не раздавили, просто не уронили. Собаку завести будет нельзя… Да и Сало… Мне бы забыть про него, а придется беречь этого гада, ватку ему в коробочку подстилать!

– Мощные эмоции! – поежился Семеныч. – Нет, это не на всю жизнь, а недели на две. Потом куколки затвердеют и рассыплются, ты потеряешь власть над врагом, но и власть над тобой никому не достанется.

Я перевел дух. Две недели – именно то, что надо. За такое время и медведь научится плясать. А Сало – ходить строевым шагом.

– Потом приходи, расскажешь, как все было. Божка вернешь, за расходные материалы с тебя сто двадцать четыре рубля пятьдесят копеек, – буднично закончил Семеныч.

«Ну да, магазин же. Бесплатных чудес не бывает», – подумал я, шаря по карманам. Сто рублей у меня как раз было, еще какие-то монетки находились то там, то здесь. Последний полтинник я выгреб со дна сумки, и набралось как раз сто двадцать четыре пятьдесят. Сегодня мне везло.

– На трамвае поедешь зайцем. По-моему, тебя это не смущает, – заметил Семеныч, сметая деньги в ящик стола. И выбил мне чек с надписью: «Спасибо за покупку».

– А где взять крысу? – спохватился я.

Семеныч, получив деньги, с занятым видом переставлял фигурки на витрине.

– Какая разница! Поймай на помойке, купи в зоомагазине… Только нужно ее не душить, не давить, не топить, а зарезать и живой кровью окропить божка. Лучше всего возьми большие ножницы и оттяпай ей голову. Вам обоим будет меньше мук.

Когда я проходил мимо парней в косухах, они посторонились. Не верилось, что это те самые старогородские, которых наша районная шпана боится до дрожи.

– Пацан, ты не с Заречья? – спросил один.

– С Космонавтов, – сказал я, оглядываясь на Семеныча: накостыляют или при нем постесняются?

– Жалко, а то у нас работа в Заречье. Могли бы тебя подвезти. Ну, будь! – И старогородский пожал мне руку.

Выйдя из магазинчика, я сел на мокрую скамейку. Голова плыла. У витрины, подтверждая, что старогородские – самые настоящие, стояли два мотоцикла.

Если рассказать в школе, как взрослый старогородский парень пожимал тебе руку и жалел, что не может подвезти, – не поверят. По мне-то век бы их не знать. Когда они сотней мотоциклов мчатся по своим таинственным делам, тесня к обочинам даже полицейские машины, я не хочу быть ни с ними, ни против них. Но для многих познакомиться со старогородскими – все равно что сыграть за сборную на первенстве мира по футболу. Так же хочется и так же невыполнимо, потому что старогородские не принимают чужаков.

К остановке подходил трамвай, я подбежал и успел вскочить на подножку, когда двери уже захлопывались. За окном проплыл байкерский магазинчик. Было видно, как в глубине качаются на огромном куске сыра манекены с мышиными головами. Я подумал, что никогда не смогу отрезать голову живой крысе и не узнаю, действует ли магия куколок.

Глава IV. Принципиальная бабуля

Если кто-то до сих пор не понял, я трус и уже почти не стыжусь этого. Еще в прошлом году я мог подраться с тем же Салом почти на равных. Но за лето Сало связался с крутыми, и настали черные дни. Наш класс, который считался дружным, развалился на кучку трясущихся одиночек. Сало всех обломал одним подлым приемом. Скажем, он бьет моего друга Витьку Воскобойникова. Я заступаюсь, назавтра Сало приводит кодлу, меня хватают и держат, а Витьку всерьез бьют за то, что я заступился. В следующий раз Сало крутит Витьке руки, а я жду, когда он закончит, держу Витькину сумку. Потом мы вместе идем домой и пытаемся болтать, как раньше, но как раньше не получается. И стыдно нам, и нет нам прощения, хотя мы оба, кажется, ни в чем не виноваты. Дружба умирает.

Мы с Витькой еще долго продержались. Дольше, чем остальные. За это Сало сделал меня своим рабом и мучает каждый день. А Витьку родители перевели в другую школу.

Ненавижу, ненавижу, ненавижу Сало!

У бабули опять собрались ветераны образования. Мне удалось показаться из-за двери неподбитым глазом и удрать к себе.

Попав к Салу в рабы, я научился маскировать следы его развлечений. В подбитый глаз – капли, на синяк – мамин тональный крем. Нащелканные уши еще болели. Они торчали из волос, как два красных фонаря. Я соорудил себе наушники из пакетов со льдом, покормил рыбок и сел за уроки.